Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
— Я все понял, господин капитан.
— Таков и приказ из батальона.
— Тем лучше, господин капитан!
Последующие часы прошли в необычной тишине. Или, может быть, нам она показалась необычной, потому что мы ожидали совсем другого. Ночью, как обычно, мы выставили боевое охранение, потом, охваченные беспокойством, удвоили число постов. Но у противника даже днем мы не могли ничего обнаружить. Он хорошо замаскировался и ожидал нас. Без сомнения, он ожидал, когда мы начнем. Вернее, он хотел обмануть нас, создать впечатление, что перед ним никого нет, чтобы мы двинулись, как на праздник. Но летчики в течение дня обнаружили кое-что, заставившее нас задуматься. Впереди, на высоте около двух тысяч метров, находилось село. Остроконечная колокольня господствовала над окружающим пространством. Мы были убеждены, что на колокольне расположился наблюдатель, не спускавший с нас глаз. Без сомнения, главные силы противника скрыты в селе. И это потому, что он был убежден, что наша артиллерия не станет обстреливать село. С первых дней боев было известно, что немцы под угрозой автоматов сгоняли всех жителей села: женщин, детей, стариков, немощных и превращали их в своего рода живой щит. Они заставляли их передвигаться по улицам, выгоняли на окраины, чтобы их издалека заметили наши наблюдатели.
И все же из села на вершине напротив нас не долетал ни один звук, и именно это беспокоило нас. Не хочет ли противник создать впечатление, что он покинул село? Или он нам уготовил ловушку, или наша разведка найдет село покинутым. Эта мысль ободряла нас. Как было бы здорово! Ведь тогда мы легко могли бы убрать кукурузу, как предложил Додицэ. Но кто будет ее убирать, если село покинуто? Немцы все, в том числе и людей, забирали с собой. И нас охватило беспокойство за жителей села.
Так прошло несколько часов. Мы волновались и всматривались в темноту. Никогда не забуду, как сильно у меня стучало сердце. Отделение Додицэ все больше углублялось в темноту перед нами, наше беспокойство все возрастало. А если противник не ушел? Ничего не было слышно, всюду было тихо, как и днем. Но эта тишина уже не была пустой. В ней кто-то двигался. Я словно различал шаги солдат отделения Додицэ и вместе с ними проделывал их маршрут. Мне казалось даже, что я знаю мысли каждого из них. А время тянулось мучительно медленно, а сердце билось сильно-сильно.
Тогда я впервые почувствовал, что я — это не просто я сам по себе, а часть единого целого, и мысли мои — мысли этого целого, и если кого-нибудь из тех, кто ушел в темноту, заденет пуля, я тоже почувствую боль, а если кто-нибудь погибнет, погибну и я. Я весь напрягся от внимания и ожидания.
Время почти остановилось, и все же ночь шла к рассвету. И вместе с рассветом приближалось беспокойство.
Была, наверное, полночь, когда меня вызвал к себе капитан Комэница.
— Как ты думаешь, что могло случиться, Врынчану?
Я не знал, что ответить. Через некоторое время зазвонил полевой телефон. Капитан прикрыл трубку ладонью и шепнул:
— Господин майор… — Он пожал плечами и доложил: — Я тоже ничего не понимаю. Младший лейтенант Врынчану здесь, рядом со мной. — Потом ко мне: — Думаешь, их могли схватить?
— Нет, господин капитан! — ответил я, не потому, что был уверен в этом, а просто потому, что страстно хотел, чтобы ничего не случилось.
— Слышите, господин майор? Врынчану утверждает, что это невозможно… Имею честь!
Капитан положил трубку на место и закурил. Потом посмотрел на меня, мигая от попавшего в глаза дыма.
— Думаешь, его убедили твои слова? Он позвонил, потому что тоже не может больше выносить неопределенности. Он поступил точно так же, как и я, вызвав тебя. Благодаря тебе мы можем надеяться. Понимаешь? Это спокойнее, чем сказать себе, что их схватили. И все же время идет и… — Он, не закончив фразу, выплюнул окурок и взял другую сигарету.
— Я могу идти, господин капитан?
— Да… Сейчас около часу ночи… если до двух не вернутся, картина ясная, не так ли?
— Да, господин капитан!
Я вернулся во взвод, достал из кармана часы и начал отсчитывать минуты до двух.
Наступило два часа ночи, а тишина и темнота оставались все такими же глубокими и непроницаемыми.
Вскоре капитан сам пришел ко мне.
— Ничего нового, Врынчану?
— Ничего, господин капитан…
Мы молча задумчиво сидели рядом, пока не появился один из солдат боевого охранения.
— Что, Ниту?
— Вернулся солдат Вова.
— Где он? Пусть быстро идет сюда!
— Слушаюсь, господин капитан!
В землянку, весь взмокший от пота, вошел Вова.
— Разрешите, господин капитан? Нужно не мешкая выступать!
— Куда?
— Туда! Иначе все пропало!
— Что пропало? Говори толком!
— Я и говорю, господин капитан… Нужно не мешкая идти, пока не спохватилось их начальство!
— Какое начальство?
— Их начальство, господин капитан…
Капитан с досады скрипнул зубами: он ничего не понимал. Я тоже. Вова воспользовался моментом, чтобы перевести дух.
— Где сержант Додицэ и другие?
— Там, господин капитан!
— И что они там делают?
— Они парламентеры и остались с их командирами.
— Что еще за парламентеры?
— Да, господин капитан. Мы их взяли в плен…
— Кого?
— Их… Хортистов, господин капитан!.. Нужно быстро идти туда, пока не спохватилось их начальство!
— Говори толком! Ты что, свихнулся?
— От радости, господин капитан… Может, у вас найдется сигаретка, а то я со вчерашнего дня не курил…
Я протянул ему портсигар. Вова взял сигарету, помял ее между пальцами и только после этого заговорил вразумительно:
— Видите, как все произошло. Мы так тихо прошли среди их окопов, что они нас не учуяли. Господин сержант знал, где можно пройти. Мы все приметили, что нужно. Потом мы добрались до села.
— Ну и?..
— Вот тут-то мы чуть не влипли. Подошли к одному из домов и прислушались у окна. В доме говорили по-румынски. Сержант и еще двое вошли внутрь, а мы остались на страже снаружи. Через какое-то время сержант Додицэ вышел еще с одним человеком. Сказал, что узнал важные вести.
— Ну а потом?
— Потом мы пошли и перерезали их провода. Тут-то нас и застукали. За ним увязались их патрули. Спасения ждать было неоткуда, и сержант приказал: «Солдат Вова, снимай быстро рубашку!» Я снял. Из моей рубашки сержант сделал белый флаг. «Мы парламентеры, то есть я, Вова и Адам! Понятно? Я капитан, вы один лейтенант, другой младший лейтенант!» Простите, но я был младшим лейтенантом! «У кого есть начатая банка консервов и нож?» В один миг все нашлось! И мы сотворили себе звания. Сейчас, извините, я сорву нашивки. Ведь не могу же я незаконно носить их. — И он начал срывать импровизированные офицерские знаки различия.