Авиатор: назад в СССР 12
Шрифт:
— Так разбирайтесь! Или вас учить надо?! — воскликнул Ваня.
Я положил руку на плечо Швабрина, чтобы успокоить его. Понятно, что он сейчас расстроен и на взводе. Но здесь все переживают за дело фирмы.
Иван посмотрел на меня и пару раз кивнул.
— Ладно, мужики. Вспылил, был не прав.
— Всё нормально, Фёдорович, — махнул ему инженер.
Через пару минут меня, Сагита, Ивана и ведущего инженера пригласили осмотреть посадочный блок наземного тренажёра.
Я уже догадывался, в чём была суть вопроса. Мы сможем
— Вот и причина, — указал я на повреждение рессоры механизма тросоподъёмника.
Это металлическая дуга длиною около метра. Она находится в допустимой зоне посадки. При проектировании было указано, что нагрузки она выдерживает и при наезде на неё самолёта. До сегодняшнего дня это было неоспоримо.
— Такого не могло быть, — утверждал начальник посадочного комплекса.
Его слова подтверждал представитель завода изготовителя. Он на постоянной основе присутствует на НИТКе, пока тренажёр ещё не до конца отработал срок испытаний.
— Но факт разрушения мы видим. Спорить бессмысленно, — указал Сагит.
— Значит, вы садились с недопустимым весом. Они были обозначены в методических рекомендациях. Я вас предупреждал об этой опасности! — возмущённо заявил командир полка.
Выглядит он весьма грозно. Курносый с густой шевелюрой. Рост в районе 190 сантиметров. Огромный, как тяжелоатлет. Как он вообще в истребителях оказался?!
— Вас не смущает, что наш самолёт легче Су-27 в любом посадочном весе? — продолжил Сагит.
— Нет, не смущает. И мне ваши полёты очень здесь не нравятся. Они незаконные.
— Мы с вами это обсуждали. Разрешение сверху… — начал говорить Сагит, но командир полка его перебил.
— Сверху вы тоже всем надоели. Есть телеграмма выгнать вас отсюда. Но мне ваши полёты проталкивает командование ВМФ. Теперь я им расскажу, что ваши действия нанесли ущерб тренажёру.
Угрожает здорово, но очень предсказуемо. Я посмотрел на разрушенную рессору. Наверняка проблема в технологии изготовления металла. Сама дуга потеряла характеристики упругости и разрушилась от постоянных нагрузок.
— Сагит, а почему бы нам не созвониться с заводом, где и были изготовлены части посадочного блока. Пригласить их сюда и пускай проверят металл, — предложил я.
Представитель завода задёргался. Видимо, он не совсем в теме эксплуатации тренажёра. Дядю отправили, как в командировку сюда. Мол, ходи тут, но не отсвечивай, а умные ребята приедут летом. Позагорать, так сказать.
— Я позвоню. Но надо понять, кто изготавливал эти рессоры, — тихо ответил представитель завода.
— Тут вариантов два — Черноморский судостроительный завод и Ленинградский Пролетарский завод. Вы с какого?
Дяденька промолчал и попросил отлучиться. Выходит, что проблема явно не в нас.
— Товарищ командир, наше мнение, что здесь всё ясно. Рессора при наезде на неё колесом энергично
— Да ну вас, испытателей, — махнул рукой командир полка и пошёл к служебному УАЗу.
На следующий день Меницкий не прилетел. Передал, что пока все мероприятия приостановили. И не только по корабелкам. Когда это нам довёл Сагит, я понял причину. Мне стоило только посмотреть на календарь.
9 февраля 1984 года — день смерти генерального секретаря Юрия Андропова. Пока ещё эту трагичную новость не довели до населения, либо он жив в этой новой реальности.
10 февраля радио и телевидение не сообщали о смерти, но все программы были изменены. Ваня возмущался, что из приёмников и по Первой программе только грустные мелодии Шопена, Рахманинова и Чайковского. И только на следующий день все средства массовой информации объявили о кончине генерального секретаря.
Спустя неделю мы вернулись к работе. Повреждённый самолёт уже был в строю. Посадочный блок тоже отремонтировали. Меницкий так и не приехал. Появились ещё задачи, которые нужно было выполнять.
Зато все ждали прилёта новых самолётов конструкторского бюро Яковлева. Как раз сегодня и должна была состояться посадка.
Я только что закончил облёт 31й машины. В очередной раз Ваня собирался пораньше сбежать с полётов и заранее доверил мне свой борт. После выключения, я открыл фонарь. Самолёт обступило большое число людей в ожидании моего доклада.
— Всё хорошо, — крикнул я из кабины.
Техник Дядя Вася придвинул стремянку, чтобы я слез. В это время мне продолжали задавать вопросы. Не могут дождаться, пока я спускаюсь! Как только я довёл положительные моменты, перешёл к отрицательном.
— А что не так с двигателями? — недоумевал «двигателист».
— Вы же не доработали систему управления силовой установкой? — уточнил я.
— Нет. Пока вся надежда на тумблер.
— Так вот, ваш этот тумблер не панацея. На третьем проходе был провал в оборотах. Не такой, как у Байрамова, но имелся.
— Странно. Думали, что не будет больше подобного.
— Согласен, что ничего критичного не было. Самолёт управлялся, приёмистость хорошая, значение температуры газов на взлёте тоже в норме, — пояснил я.
— Мы на завод передали рекомендации. На следующем образце будет всё доработано.
Это радует, что мы устраняем такие огрехи в производстве. Порой всё нельзя учесть при изготовлении новых агрегатов. Приходится их испытывать на критических режимах.
Толпа, обступившая меня, повернулась к полосе. Взглянув туда, я обнаружил заходящий на посадку неизвестный мне самолёт. Шум винтов этой машины был слышен, наверное, в Евпатории. Удивительно, но и в этом компоненте история претерпела изменения — «яковлевцы» реализовали свою задумку корабельного самолёта. И это не Як-141 или другой истребитель с вертикальным взлётом.