Авиаторы

Забугорный Алексей

Позади остался пустырь, где стояли палатки и похожий на большую стрекозу аэроплан Аркадия.

Я развернулся над озером у Майкудука и направился снова к пустырю, по пути заложив несколько виражей.

– Ишь… – Раздалось в наушниках. – Ловко.

Я улыбнулся.

Мы летели вдоль волгодонской улицы, мимо шахты Костенко, над бурьяном и оврагами старого города.

– Давайте попробуем еще разворот? – Попросил я.

– Валяй, – разрешил Виктор Иваныч. – Только осторожнее, смотри.

Я выполнил правый вираж, затем левый, круто кренясь и болтаясь в собственном спутном следе.

– Полегче, эй! – Раздался голос пилота. – Не закладывай крены. – И так вижу, что обучаемый.

Я ликовал.

– Ладно, лети пока, – сказал Виктор Иваныч. – Я покурю.

Я видел в зеркальце, как он возится, доставая сигареты.

– Ч-чёрт…, – раздалось в шлемофоне. – Зажигалка упала. Под сиденье, кажись… Ты летишь? Лети, я поищу. Зеркальце опустело. Я слышал натужное дыхание и матерки пилота. Пустырь и палатки были почти под нами.

То, что случилось потом, я до сих пор не могу себе объяснить: самоуверенность ли новичка, небесные ли глаза, которые, я точно знал, наблюдают сейчас за мной, – но решение пришло внезапно и было исполнено тотчас же.

Убедившись, что Иваныч теперь не помешает, я задрал нос машины и отклонил ручку до упора вправо. Близкая поверхность земли опрокинулась, пронеслась над головой, обернулась вокруг самолета и двинулась было дальше, но я двинул ручку в противоположную сторону, остановив вращение, и сам замер, чувствуя, как колотится сердце.

Мы летели над пустырем. Закатное солнце освещало аэроплан медным заревом.

– Ты че, пацан!? – Раздалось в наушниках. – Ты чего творишь?!!

Поседевшие глаза Виктор Иваныча замаячили в зеркальце.

– Ты охренел?!!

– Виктор Иваныч…, – пролепетал я, стараясь выглядеть виновато, но радость от удачной выходки помимо воли выливалась в ехидную улыбку.

– Ты убиться захотел?! – Расходился пилот. – Ты че творишь-то?! А?! Урод!!! Еще и лыбится он! Ты где… Тебе кто… А ну – отдай управление!

– Виктор Иваныч, я… честно, я знал, как нужно!

– Хуюжно!! – взорвались наушники. – Самому жить надоело – и меня решил за собой утащить?!!

Пилот поднял очки и через зеркальце уставился на меня.

– А если б ты штопорнул?! Ты видел, какая у тебя высота?! Щас бы оба догорали у палатки!!

Нужно было спасать положение. Окончить этот день на такой ноте решительно не входило в мои планы. Я лихорадочно соображал, что бы такого сказать или сделать, чтобы пилот сменил гнев если не на милость, то хотя бы на меньший гнев.

– Но ведь хорошо получилось? – Пролепетал я, так ничего и не придумав.

– Погоди. Вот сейчас приземлимся… я тебе покажу, как у тебя получилось! Я тебе так покажу, что…

– Виктор Иваныч, – упрашивал я. – Вы поймите, я не для того, чтобы, а… ну, я не знаю, я…

– Молчи! Чкалов недоделанный! – Прикрикнул пилот.

Я замолчал.

Виктор Иванович взял курс к пустырю.

– Так, – сказал он строго. – Ты где летал раньше? Где обучался?

– Нигде… – пробормотал я. – Первый раз сегодня…

– Ты мне баки не заливай! – Оборвал он. – Так перворазники не летают! Я-то уж знаю. Где летал, спрашиваю? У кого?

– Да нигде, Виктор Иваныч! Честное слово. Просто…

– Хуёсто! – Отрезал пилот. И помолчав, добавил уже чуть менее сурово: «кого только не встретишь… самородок хренов…»

– Виктор Иванович! – Выпалил я, шестым чувством уловив момент. – Если уж я и правда… «самородок», так дайте в последний раз за штурвал подержаться! Ну где вы еще такого встретите? Пропадет ведь талант… А? Ну Виктор Иваныч…

Пилот остолбенел от такой наглости. От открыл было рот, чтобы обрушить на меня поток отборной брани, но не обрушил, а лишь покачал головой: «Ну-у, ну-у… Баранки гну! Ёпта…».

И, помолчав, опустил на глаза очки: «Ладно, валяй. Только смотри у меня!»

Горизонт на западе пылал небесным огнем. Земля под нами растворялась в медно-оранжевой дымке. Самолет в моих руках взмывал и падал, вращался вправо и влево, сверкая крыльями в его последних лучах. Земля то неслась навстречу, кружась и сливаясь в полосы, то оставалась за спиной и густое, ванильное небо, в котором уже угадывалась грядущая ночь, плыло, приближаясь. Меня то вдавливало в кресло, наливая непомерной тяжестью, то я парил в невесомости, удерживаемый на месте лишь ремнями.

Я позабыл об аэроплане. Мне казалось, что это я сам, преодолев притяжение, парю над землей, всемогущий и свободный, чувствуя лишь восторг и упоение, лишь направленный на себя взгляд божественных, небесно-синих глаз.

***

У входа в палатку, рядом с уже знакомым мне ящиком для инструментов, стоял раскладной походный столик. На нем, среди луковой шелухи, картофельных очистков, хлебных крошек, упаковок из-под китайской лапши, полиэтиленовых пакетов и прочей неразберихи стояла газовая горелка, на которой в алюминиевой кастрюльке варилось что-то, источая густой запах тушенки.

У стола стояли Агата с Аркадием.

Агата нарезала хлеб. Перчаток и банта не было на ней. В руках у Аркадия был уже знакомый мне термос.

Почуяв тушенку, я вспомнил, что не ел с утра, и желудок мой свело болезненно.

– Видали воздушную акробатику? – Спросил Виктор Иваныч.

– Видали, – ответил Аркадий. – Решил напоследок обкатать пацана?

– Обкатать…, – буркнул пилот. – Такой сам тебя обкатает!

Он наклонился над ящиком, заглянул в него и скривился недовольно. Затем посмотрел на меня неожиданно пристально и добавил: «Алмаз ты наш неграненый».