Австралийские рассказы
Шрифт:
— Да, — сказала она. — А я не хочу отворачиваться и уходить, потому, что я очень люблю качаться.
Он подхватил ее на руки.
— Доченька, — сказал он, — не надо, никогда не надо отворачиваться и уходить. Ведь качели для того и сделаны, чтобы ты и другие девочки на них качались. И не на том конце, где можно руку ободрать, а на хорошем. И если эта плохая девчонка говорит тебе: «Прочь с дороги, мразь!» — значит, она говорит: «Прочь с дороги, мразь!» всем другим девочкам, которые меньше и слабее ее. Собери-ка ты всех других девочек и скажи
— Да, — сказала девочка, радостно улыбаясь.
Солнцу навстречу
Перевод Н. Ветошкиной
— Кажется, там утка?
— Где?
— Только что села на воду. Погоди. Вон она, видишь? Возле тех камышей.
Лежащий на земле мужчина приподнялся на локте. Халат его был распахнут, и на голой груди блестели капли воды. Волосы после купанья были еще влажные. Рядом на земле лежала аккуратно сложенная летная форма.
Несколько поодаль от него, в одних трусах, стоял мальчик. Тело его было бронзовым от загара.
Болото, поросшее колючей травой, подступало почти к их ногам. На сверкающих островках воды темнели стебли сломанного камыша. Подальше, в том месте, где рос бакаут, дно становилось глубже, а позади зарослей бакаута, захваченные разливом красные эвкалипты устилали поверхность болота своими листьями.
— Там их две или одна? — спросил мужчина, внимательно оглядывая болото.
— Кажется, две. Они ведь всегда вдвоем держатся, правда?
— Как правило. Никак не разгляжу. Где ты их увидел?
— Да вон прямо там, — мальчик указал рукой. — Ну, теперь видишь?
— Да, верно.
— Это утка?
— Точно, утка.
— А почему она такая маленькая?
— Когда они плывут, они всегда кажутся маленькими, потому что часть тела у них погружена в воду. Но вторую я не вижу.
— Вероятно, только одна и была. Мне просто показалось, что две. Может, вернемся и захватим ружье?
Мальчик весь горел от волнения. В голосе его слышалась мольба.
— Да-а, — медленно протянул мужчина, — пожалуй, можно.
Он следил за уткой со все возрастающим интересом.
— Любознательная утка. Смотри, как она вертит головой во все стороны. Ей все интересно. Кажется, действительно небольшая утка, — с удивлением добавил он.
— Пойдем за ружьем? — нетерпеливо перебил мальчик. — Когда вернемся в город, я смогу сказать ребятам, что подстрелил утку.
— Давай немножко понаблюдаем за ней, — попросил мужчина. — Какой у нее счастливый вид, прямо глаз не оторвешь, словно у человека, вернувшегося в отпуск домой. Ты видел, как она села на воду?
— Да. Она вон там пролетела, а потом я видел, как она скользила по воде. Ну, теперь пойдем?
— Странно, что она одна, — пробормотал мужчина. — Не понимаю, почему она кажется такой счастливой, если она одинока. Гляди-ка, она к нам плывет. Черт возьми! Это забавно. Совсем как ручная!
— Ну, скорей. Пошли за ружьем.
— Ладно, — согласился мужчина. — Ты один сходи за ним. А я послежу за уткой.
Мальчик стал надевать сандалии.
— Смотри только не спугни ее, хорошо? — взволнованно попросил он, и мальчик ушел, осторожно ступая между сухими сучьями, которыми была устлана земля под речными эвкалиптами.
Овцеводческая ферма находилась на гребне холма, возвышавшемся над болотом. Мальчик припустился бегом.
Утка взмахнула хвостом и поплыла, лавируя между болотной травой. Быстро озираясь по сторонам, она выплыла на свободную воду среди стволов бакаута, потом вдруг взъерошила перья и, махая крыльями, постояла на воде. С удовлетворенным видом снова погрузившись в воду, она продолжала свое веселое плавание.
Мужчина встал. На лице его было восхищение, смешанное, однако, с грустью; губы дрожали. Он следил за маленькой уткой с таким напряжением, словно от этого зависела его жизнь.
Ему вдруг захотелось подержать эту птицу в руках, почувствовать теплое биение ее сердца, ощутить в ней пульс жизни, силу, способную вознести ее выше облаков…
Страстное желание прикоснуться к этой силе, которую она берегла, как сокровище, одолевало его. У него эту силу отняли.
Птица жила своей бессознательной, непорочной жизнью, жизнью тихих, окаймленных бакаутом, неподвижных болот, где тишина нарушалась только мирными звуками природы, чистое небо никогда не сотрясалось от воплей ужаса, а солнце не сверкало на стали оружия.
Птица могла смотреть вокруг, прислушиваться и не пугаться того, что она видит и слышит. Она могла взлететь ввысь, подняться над насыщенными испарениями джунглями и полететь солнцу навстречу…
Он стиснул кулаки.
В ту ночь, когда японцы высадились в Новой Британии, Джим был рядом с ним… стук моторов над темной водой… зеленые вспышки… высадка…
«Пусть получат сполна». Вопли… Крики…
«Поддай им жару».
Пляж Ралуана, их пулеметы, прочесывающие проволочные заграждения… «Черт, черт, черт», — беспрерывное бормотанье Джима. Рассвет… Кровь… Бойня…
Бурые от крови волны, нахмуренные, словно усталые от тяжести трупов… тела, вздымающиеся и падающие, волны подымают их осторожно, а бросают с отвращением… Катер за катером, плывущие по человеческому месиву.
Японцы, остановленные проволочным заграждением. Пулеметы обстреливали их с флангов, косили, словно пшеницу. А они все подходили… Живые карабкались по мертвым, мертвые нагромождались баррикадами, а позади этих баррикад плюющие свинцом катера врезались в песок…