Бабушка
Шрифт:
– А вы, графинюшка, родом из Италии? Из той страны, где стоят наши солдаты? — спросила бабушка.
– Да, но только в том городе, где я родилась, во Флоренции, их нет. Там плетут красивые шляпки из рисовой соломки, вот такие же, как у вас: вокруг, на полях, зреет рис и кукуруза; на холмах растут сладкие каштаны и оливы; повсюду кипарисовые и лавровые рощи, прекрасные цветы, синее безоблачное небо ...
– Знаю, знаю, — перебила Барунка, — я такую картину видела в твоей комнате! Ведь правда, Гортензия? Посредине — широкая река, а на берегу реки—большой город. Ах, бабушка, какие там красивые дома и костелы!... На другой стороне все сады и маленькие домики. Около одного из них играет девочка, а возле — сидит старушка. Это барышня Гортензия со своей воспитательницей! . . . Ведь так ты рассказывала, когда мы были в замке?
Девушка ответила не сразу: она сидела, глубоко задумавшись, руки ее неподвижно лежали на коленях. Потом она глубоко вздохнула: «Oh bella patria! Oh саrа аmiса!» ( о прекрасная отчизна! о дорогая подруга!–итал.) — и прекрасные глаза ее затуманились.
– Что ты сказала, Гортензия? — с любопытством спросила Аделька, нежно прижимаясь к ней. Гортензия положила голову на плечо девочки и дала волю слезам.
Графиня вспомнила о своей родине и о своих друзьях, — объяснила бабушка. — Вы еще не понимаете, детки, каково человеку расставаться с теми местами, где он родился и вырос. Как бы хорошо ни жилось ему потом, он никогда не забудет прежнего. И вам когда-нибудь придется это испытать ... Чай, у вас там родные остались? — обратилась она к Гортензии.
– Насколько я знаю, у меня нет никого на свете, — печально ответила графиня. — Во Флоренции живет моя нянюшка, мой друг Джиованна. Я часто грущу по ней и по моей отчизне .. . Княгиня, моя вторая мать, обещала скоро со мной туда поехать.
– А как случилось, что госпожа княгиня отыскала вас так далеко? — полюбопытствовала бабушка.
– Княгиня хорошо знала мою мать, они были приятельницами. Отца моего тяжело ранили в битве под Лейпцигом, через несколько лет, когда он уже вернулся во Флоренцию и жил на своей вилле, рана открылась, и он умер. Джиованна много рассказывала о нем. Матушка очень грустила и вскоре тоже умерла. Осталась я круглой сиротой. Узнав об этом, княгиня тотчас же приехала в Италию и увезла бы меня, если бы не Джиованна, которая меня любила, как свою дочь. Княгиня оставила меня с Джиованной, отдала в ее распоряжение виллу и все, что в ней было. Джиованна вырастила и воспитала меня. Теперь я живу у княгини. О, я ее люблю так сильно, как любила бы свою родную мать! ...
– Да и вас госпожа княгиня любит, словно доченьку, — промолвила бабушка. — Я это хорошо приметила еще тогда в замке. Душа радовалась на вас глядючи . . . Ох, совсем позабыла рассказать вам о Кудрновых! Вот было радости, когда Барунка передала им ваши деньги! А как самого Кудрну взяли сторожем на господские поля и назначили ему двойную уплату в натуре, они от счастья чуть с ума не сошли. По гроб жизни будут бога молить за госпожу княгиню и за вас, графинюшка!
– Тебя, бабушка, они должны благодарить: всему причиной твое доброе слово, — возразила Гортензия.
– О, голубка моя, ведь ничего не вышло бы из моего доброго слова, если б не упало оно на добрую почву, не дало бы добрых всходов, — покачала головой бабушка.
Скоро венки были готовы, и бабушка с детьми собралась домой.
– Я провожу вас до перекрестка, — предложила Гортензия. Взяв под уздцы лошадь, щипавшую траву, она повела ее за собой.
– Хотите, мальчики, покатаю вас по очереди? — спросила девушка. Мальчики запрыгали от радости, и Ян в одно мгновение очутился верхом на коне.
– Ишь ты, какой молодец! — воскликнула бабушка, любуясь Яном, ловко державшимся в седле. Вилем хоть и храбрился, а покраснел до ушей, когда Гортензия посадила его на лошадь. Стоило, однако, Яну посмеяться над ним, как он тут же поборол страх. Маленькую Адельку Гортензия тоже прокатила на пони, но сама шла рядом, придерживая ее за юбочку; Аделька была в восторге, а мальчики, громко смеялись, называли сестренку то луковкой, то мартышкой и дразнили, пока бабушка их не остановила.
На перекрестке Гортензия вскочила на свою белую лошадку, опустила синюю юбку на стремена, поправила черную шляпу и махнула детям хлыстиком на прощанье. Услышав громкую команду «Avanti!» ( вперед – итал.), пони понесся вверх по аллее легко, как ласточка. А бабушка с детьми тихонько побрели к Старой Белильне.
Утро следующего дня было прекрасно. Небо словно вымел кто чисто-начисто.
Перед домом стоит бричка. В бричке выстроились Ян и Вилем в белых штанишках и красных курточках, с венками на руках. Пан Прошек обходит лихих коней, похлопывает их по лоснящимся бокам, перебирает густую гриву, опытным взглядом окидывает упряжь. Порой он подходит к окну и кричит: «Вы еще не готовы? . . . Поторопитесь! . . .»
– Сейчас, папенька, сейчас! — слышится из окна.
Это «сейчас» тянется уже довольно долго; наконец, на пороге появляются девочки, в том числе и Манчинка, а за ними Тереза, бабушка, Бетка и Ворша.
– Присматривайте за хозяйством, особливо за птицей! — наказывает бабушка.
Султан хочет приласкаться к Адельке, понюхать венки, которые она несет, девочка в испуге поднимает руки кверху, а бабушка отгоняет собаку, приговаривая:
– Не видишь, дурачок, что ли? Ведь Аделька сегодня собралась на праздник . . .
– Будто ангелочки, — замечает Ворша, когда девочки усаживаются в бричку.
Прошек садится на козлы возле кучера Вацлава, берет в руки вожжи, щелкает языком; кони горделиво вскидывают головы, и бричка, словно быстрый ветер, несется по направлению к мельнице.
Собаки погнались было за ней, но пан Прошек погрозил им кнутом, и они нехотя повернули обратно. Возвратившись, улеглись на крыльце и, пригретые солнцем, тотчас захрапели.
Как празднично сегодня в местечке! Фасады домов убраны зелеными ветками. Площадь превратилась в настоящую рощу. На шоссе, по дорогам разбросан зеленый тростник. Во всех четырех углах площади устроены алтарики, один красивее другого. Посредине, возле статуи Яна Непомука, под сенью лип, стоит пушка, около которой собралась толпа подростков.
– Из нее будут стрелять, — заметил пан Прошек, показывая детям на пушку.
– Ой, боюсь, — встревожилась Аделька.
– Чего же бояться, бухнет, точно горшок упадет с полки, — утешала девочку Манчинка. Ну, это Аделька часто слыхала дома и сразу успокоилась.
У высокого здания, на котором висела вывеска с белым львом и большой гроздью винограда, бричка остановилась. На пороге появился пап Станицкий; сняв бархатную шапочку с длинной кистью, он любезно приветствовал гостей. Не менее ласково улыбалась и жена Станицкого, выглядевшая очень нарядно в расшитом серебром чепце и в короткой шелковой кофте. Когда маленькая Гела попыталась спрятаться за материнскую юбку, она взяла себе Адельку на руки и поставив рядышком, сказала: «Ну-ка, покажитесь, какие вы есть! . . .»