Багровые реки
Шрифт:
— Это ацетиленовая лампа с карбидным питанием, — объяснила она. — Я вам покажу, как она работает, там, внизу.
Завершив приготовления, она подняла глаза и обратилась к Ньеману серьезным, почти торжественным тоном:
— Теперь слушайте внимательно, комиссар. Ледник — это особый мир. Отбросьте все свои прежние рефлексы и представления. Не доверяйтесь ничему — ни блеску льда, ни его твердости, ни рельефу. — И она кивком указала на пропасть, одновременно прилаживая на себе обвязку. — В этом ледяном чреве все будет казаться вам поразительным, необыкновенным, но все это — опаснейшая ловушка. Такого льда вы никогда еще не видели и не знали. Это слежавшийся, сильно
И Фанни умолкла, давая комиссару время осмыслить ее слова. Заиндевевшая от дыхания опушка ее капюшона окружала лицо красивым серебристым ореолом. Собрав свои пышные волосы в пучок, она спрятала их под шерстяную шапочку.
— Мы начнем спуск вот здесь, — продолжала она. — Тут что-то вроде выемки, и нам легче будет пройти. Я спущусь первой и вобью крючья. Из отверстий иногда вырывается скопившийся воздух, он разрывает лед и пробивает в нем длиннейшие, в несколько десятков метров, трещины, которые могут пойти и горизонтально и вертикально. Это сопровождается оглушительным треском; сам по себе он не опасен, но от вибрации сверху часто срываются сосульки и просто куски льда. Так что старайтесь держаться как можно ближе к стенке. И будьте крайне внимательны, крайне осторожны, ни к чему без особой нужды не притрагивайтесь.
Ньеман старался запомнить наставления молодой альпинистки. Впервые в жизни он слушался приказов какой-то девчонки с кудряшками. Вероятно, Фанни тоже почувствовала, что уязвила самолюбие комиссара. Однако она продолжала, все тем же властным и чуточку насмешливым тоном:
— Там, внизу, люди теряют ощущение времени и пространства. Мы можем полагаться лишь на одно — на нашу веревку. Тут, в рюкзаке, есть несколько связок, по сорок метров каждая, и только я смогу измерить пройденную дистанцию. Вы будете двигаться следом за мной, точно выполняя мои указания. Никакой личной инициативы. Никаких лишних движений. Ясно?
— О'кей, — ответил Ньеман. — Это все?
— Нет.
И Фанни вгляделась в затянутое тучами небо.
— Я согласилась на эту экспедицию только потому, что стоит пасмурная погода. Если проглянет солнце, нам придется немедленно возвращаться наверх.
— Почему?
— На солнце лед начнет таять. И на нас сверху хлынет вода, которая имеет температуру, близкую к нулю. А мы к этому моменту сильно разогреемся от напряжения. В результате — шок и мгновенная остановка сердца. Даже если этого не случится, переохлаждение все равно прикончит нас в несколько минут. Все реакции замедляются, человек теряет способность двигаться… В общем, нечего долго объяснять — мы с вами превратимся в ледяные статуи, болтающиеся на веревке. Короче, что бы ни случилось, что бы мы ни нашли, при первом же признаке прояснения нужно будет подниматься.
Ньеман задумался над последними словами Фанни.
— Значит убийце тоже была нужна пасмурная погода, чтобы спуститься в трещину?
— Да. Либо тучи, либо ночь.
Комиссар вспомнил слова метеоролога: солнце светило в субботу весь день во всем регионе. И если убийца действительно спускался со своей жертвой в трещину, значит, он сделал это ночью. Но к чему такие сложности? И зачем потом возвращаться с телом в долину?
Неуклюже ковыляя в своих «кошках», он подошел к краю расселины и решился заглянуть вниз: спуск казался не таким уж головокружительным. На глубине пяти метров стенки сильно выпячивались, почти смыкаясь,
Подойдя к комиссару и закрепляя у себя на поясе множество карабинов и крючьев, Фанни пояснила:
— В трещину падает поток, вот почему там, несколькими метрами ниже, больше места — вода бьет в стенки и своим напором расширяет пространство. Наша первая задача — пробраться туда, внутрь, между этими ледяными наростами.
Ньеман с сомнением разглядывал ледяные челюсти, неохотно размыкавшиеся над темной бездной.
— Значит, если мы спустимся достаточно низко, в глубь ледника, то найдем там воды прежних веков?
— Разумеется. В арктических льдах таким образом можно достичь очень древних наслоений. На глубине нескольких километров сохранились воды потопа, того самого, от которого Ной спасался в своем ковчеге. И даже воздух, которым он дышал.
— Воздух?
— Ну да, пузырьки кислорода, заключенные во льду.
Ньеман был потрясен. Надев рюкзак, Фанни опустилась на колени у края провала, вбила первый крюк и закрепила карабин, в который пропустила веревку. Бросив последний взгляд на хмурое небо, она насмешливо объявила:
— Ну что ж, добро пожаловать в машину времени, комиссар!
24
И спуск начался.
Полицейский висел на веревке, пропущенной в зажим с фиксатором. Достаточно было нажать на ручку, и она тотчас мягко отпускала веревку на нужную длину. Но стоило ослабить нажим, как веревка блокировалась, и комиссар останавливался, повисая в пустоте на своей обвязке.
Ньеман сосредоточенно выполнял эти простые действия по приказу Фанни, которая находилась несколькими метрами ниже и руководила их спуском. Добравшись до очередного крюка, Ньеман менял веревку, закрепив предварительно страховочный конец — короткий репшнур, прикрепленный к его обвязке. Опутанный всеми этими приспособлениями, комиссар очень напоминал спрута, только его «щупальца» звенели металлическими деталями, как колокольчики на санях Деда Мороза.
Опускаясь таким образом, он не мог видеть Фанни, так как она находилась прямо под ним, но полностью доверялся ее опыту. Все его мысли куда-то улетучились, и он, машинально выполняя команды, впитывал новые, неведомые доселе ощущения — холодное дыхание пропасти, давление жилета, поддерживающего его тело в пустоте, красоту льда, мерцающего, темно-голубого, похожего на упавший вниз кусок ночного небосвода.
Вскоре они проскользнули между вздутыми выступами в самое сердце пропасти, и дневной свет померк. Ньеману чудилось, будто он угодил в клешни какого-то гигантского чудовища. В этом ледяном колоколе, отлитом из текучей влаги, все впечатления обострялись с невиданной силой. Глаза не уставали любоваться прозрачными стенами с их фантастическими отсветами и бликами. Любое движение в этой пустоте отзывалось гулким и мрачным эхом.
Наконец Фанни удалось встать на узенький, почти горизонтальный карниз, идущий вдоль стенки. За ней туда же ступил и Ньеман. Здесь трещина вновь сужалась до нескольких метров.
— Подойдите! — скомандовала Фанни.
Комиссар приблизился. Фанни чем-то щелкнула у него на каске — Ньеман готов был поклясться, что зажигалкой, — и вдруг в глаза ему брызнул ослепительно яркий свет. В рефлекторе на шлеме своей спутницы полицейский опять уловил свое отражение, но еще явственнее различил пламя ацетиленовой горелки, свечение которой вогнутая зеркальная поверхность усиливала во много раз. Фанни ощупью зажгла свою лампу и шепнула: