Багровый лепесток и белый
Шрифт:
— Позвольте, мисс, — говорит он. Она кивает.
Жесткими, но осторожными руками, доктор обследует пациентку, подчеркнуто не проявляя интереса ни к чему, кроме состояния костей под мясом. Он снимает или закатывает один слой одежды за другим, затем возвращает их на место, оставив открытой только правую ногу. Когда, стянув вниз ее панталоны, он кладет ладони на голый живот, Конфетка заливается багровой краской, но он всего лишь нажимает живот большими пальцами, удостоверяясь, что нигде не болит, обследует бедра, бесстрастным голосом прося ее сделать то или иное движение.
— Вам повезло, — заключает он, —
Он достает из чемоданчика большой бинт и срывает с него бумажную обертку.
— Этим бинтом я сейчас туго перевяжу вам щиколотку, — объясняет он, кладя ее ногу себе на колено и не обращая внимания на оханье. — Должен просить вас не снимать бинт, как бы вам ни хотелось этого. Повязка будет становиться все теснее по мере увеличения отека; вам даже может показаться, что бинт вот-вот лопнет. Заверяю вас, это невозможно.
Закончив перевязку, доктор Керлью стягивает к ногам Конфеткино платье — почти как саван.
— Не делайте глупостей, — говорит он, вставая, — старайтесь по возможности не покидать постель, и вы скоро поправитесь.
— Но… Но я должна выполнять свои обязанности, — слабо протестует Конфетка, приподнимаясь на локте.
Он смотрит на нее. В темных глазах искорка, будто есть у него подозрение, что все обязанности, для выполнения которых ее нанял Уильям Рэкхэм, могут выполняться в горизонтальном положении.
— Я договорюсь, — серьезно обещает он, — чтобы вас обеспечили костылем.
— Спасибо, большое спасибо.
— Совершенно не за что.
Защелкнув чемоданчик, человек, который в дневниках, спрятанных под ее кроватью, отождествляется с Демоном-Инквизитором, Владыкой Пиявок и Пользователем Червей, вежливо желает ей всего доброго и оставляет ее с миром, на миг задержавшись в дверях, чтобы погрозить пальцем «Помните: ведите себя осторожно».
В точном соответствии с предсказанием доктора Керлью, наутро после падения Конфетка просыпается с мучительным желанием снять повязку с ноги. Делает она это незамедлительно и чувствует себя гораздо лучше.
Однако в скором времени освобожденная нога распухает так, что делается вдвое толще здоровой. Конфетка не в силах даже опустить ее на пол, не говоря уже о том, чтобы ступить. Невозможно двигаться — ни хромая, ни прыгая на одной ноге; и не только потому, что это ужасно выглядит, но и потому, что невыносимо болят ребра. Чуть подвигавшись по комнате, Конфетка вынуждена признать, что в этом состоянии быть гувернанткой Софи она не может.
Страху не дает перейти в панику появление Розы с подарком от хозяина — с костылем соснового дерева, покрытым темным лаком. Был он у Уильяма раньше или куплен специально для нее, Конфетка не осмеливается спросить. Но теперь она ковыляет вперед и назад на трех ногах, поражаясь тому,
Она уже достаточно хорошо знает Софи, поэтому не удивляется, застав ее за письменным столом. Софи сидит терпеливо, будто прошло четыре минуты, а не четыре часа с тех пор, как Роза привела ее в классную комнату. Рука Розы сразу угадывается в том, как расчесаны и убраны волосы Софи — не так, как это делает Конфетка. С новой прической Софи больше походит на Агнес. На столе разложены единственные свидетельства ее утреннего ничегонеделания: рисунки лошадей; с полдюжины рисунков, где синие лошади, красные окна и серый дым. Софи накрывает их руками, будто ее поймали с поличным, будто вместо рисования ей следовало заниматься Мавританскими войнами.
— Извините, мисс.
— Вам не в чем извиняться, Софи, — разочарованно вздыхает Конфетка и переставляет костыль.
Глупо было надеяться, но ей бы хотелось быть встреченной вскриком облегчения и детскими поцелуями.
— Прошу вас, Софи, — говорит она, вздергивая плечо, — возьмите у меня книги. Боюсь, что могу в любую минуту выронить их.
Софи послушно спрыгивает со стула, ничем не показывая, что замечает беспомощность гувернантки. Она тянется к книгам у нее подмышкой, нечаянно задевая грудь Конфетки и скользнув рукой по соску. Конфетка восстанавливает равновесие, охнув от боли в ноге.
— Спасибо, — говорит она.
Софи возвращается на место и ждет указаний. Ее решимость делать вид, будто сегодня гувернантка выглядит как обычно, совершенно очевидна: когда Конфетка, покачнувшись на костыле, неловко опустилась на стул, Софи быстро отвела глаза от неэлегантного зрелища.
— Ради Бога, Софи, — не выдерживает Конфетка, — вам что, ничуть не хочется узнать, что со мной случилось?
— Да, мисс.
— Но если вам интересно, отчего вы не спросите? — Я…
Софи морщит лоб и опускает глаза. Как будто ее подловил хитрый оппонент, ради образования загнав в логическую ловушку.
— Роза сказала, что вы упали с лестницы, мисс, и что я не должна таращиться на вас…
Конфетка крепко закрывает глаза и пытается собраться с силами. «Прошу тебя, Софи, обними меня, — думает она. — Прошу тебя, Софи». Но говорит она совсем другое:
— Доктор сказал, что я скоро поправлюсь.
— Да, мисс.
Конфетка рассматривает рисунки на письменном столе Софи. Рядом с каждой символической лошадью нарисованы три человеческие фигуры: одна маленькая и две большие. Даже Конфетке, которая видит рисунки вверх ногами, ясно, что мужчина в темной одежде и цилиндре — это, конечно, Уильям, а девочка кукольного размера с недостаточным числом пальцев — Софи. Но кто женщина в этой триаде? На рисунке у нее лицо в форме сердечка и голубые глаза Агнес, но она высокого роста, почти как Уильям, и ее пышные волосы нарисованы красным карандашом. Конфетка взволнована, но тут же замечает, что на столе нет желтого карандаша, только красный, синий и серый. И кто знает, может быть, для нее все взрослые одного роста?