Бахтияра
Шрифт:
Но это все было «если бы». Как бы ему ни хотелось навредить собственному здоровью, теперь он не имел на это права. Его здоровье уже не принадлежит только ему.
Занимаясь всеми прописанными процедурами, Иван вот уже два дня не навещал свою Бахтияру. Всей своей душой, он был рядом с дочуркой, но его тело в это время подвергалось необходимым процедурам, о которых он намеревался сообщить Софие.
Он не шел, он летел на крыльях надежды на светлое будущее свой Бахтияры. Приближаясь к до боли знакомой палате, мужчина все же притормозил. Ивану просто необходимо было собраться с мыслями и сформулировать ту речь, которую должна услышать София. Это будет нелегко, но
Практически на пороге Бахтияриной палаты, Иван попятился назад. Собраться с мыслями он решил в фойе неподалеку, боясь, что у палаты София внезапно может его обнаружить, когда он еще не будет готов.
Взгляд Ивана устремился в окно, за которым уже несколько дней подряд радовало своим теплом осеннее солнышко. Он пытался насладиться этими лучами и впитать всю прелесть этой прекрасной поры, пусть даже сквозь больничные окна, так как знал, это его последняя осень. Он больше никогда не сможет прогуляться по осеннему парку. Никогда не сможет угостить прыгающих с ветки на ветку белок припрятанным в карманах лакомством. Никогда больше не увидит, как оголяются до последнего листочка деревья. Странно, но раньше ему не доводилось так пристально обращать внимание на подобные прелести, и только сейчас, когда подходит момент прощания со всем этим, он все вокруг воспринимает и видит в другом свете. Но большая странность была в том, что он абсолютно ни о чем не жалел. Он легко простится с жизнью; со всеми не прожитыми закатами и рассветами; с осенним листопадом и зимним снегопадом; с весенней капелью и летним звездопадом. Он готов отказаться от всего, только бы его малышка смогла еще долгие годы наслаждаться всем тем, что так нравилось ему.
В их семье была одна маленькая, но милая традиция – осенью, в момент когда все вокруг пестрило разнообразнейшими красками, Иван вывозил семью в лес или парк, и все они приступали к поискам элементов для будущих коллекций. Каждый из них делал это втайне друг от друга. Как бы ни сторонились они один одного в этом процессе, у него с Софией часто многие растения были идентичными. Зато их Бахтияра всегда собирала самые эксклюзивные букеты. Ивана всегда удивляла и умиляла способность дочки отыскать самые прекрасные краски для своего гербария. Она занималась поисками своих шедевров на том же периметре что и он, но лишь пару раз в их букетах случилось встретиться листьям с одного и того же дерева. Иван даже подшучивал, говоря что из нее выйдет не плохой опер. Бахтияра всегда любила осень, а Иван любил все времена года, только бы рядом была его малышка.
Окунувшись в теплые воспоминания Иван словно улетел за грань и только импульс посланный мозгу глазами смог вернуть его в реальность. Совершенно случайно его взгляд замер на прекрасной картинке, о чем незамедлительно сообщил куда нужно. Карапуз непонятной половой принадлежности в ярко оранжевом комбинезоне удерживаемый сильной мужской рукой за капюшон, старательно собирал лежавшие на земле листочки. Шаги ребенка были неуклюжими, но он целенаправленно продолжал заниматься своим делом, изо всех сил стараясь не упасть под тяжестью собственной попы. Малыш, казалось, тщательно отбирает экземпляры в собственный осенний букет, места в котором не было никаким листочками, кроме ярко желтых и почти красных.
Сердце Ивана защемило. Вмиг пришло четкое осознание того, что с ним этого больше никогда не произойдет. Он больше никогда не сможет так же беззаботно радоваться листопаду, шагая, рука об руку, с собственным ребенком.
Ноющая боль где-то под ребрами продлилась не долго. Чувство сожаления быстро сменилось чувством радости. Да, он не сможет больше прогуливаться по осеннему парку, по зимнему лесу и весеннему лугу, но ведь его дочь сможет собрать еще не один гербарий, слепить не одну снеговую бабу, и поймать не одну
– Сонь, - спустя какое-то время, собравшись с мыслями, Иван уверенно перешагнул порог палаты, - давай выйдем.
– Папа, папочка! – тут-же послышалось с больничной койки.
Иван полагал, что Бахтияра, как часто случалось в последние дни, скорее всего спит, и никак не рассчитывал на беседу с ней. Он так сильно любил своего ангела, что просто на просто боялся этой, пусть даже последней встречи глаза в глаза. Он боялся взболтнуть лишнее. Или выдать свои истинные переживания и эмоции совершенно не нужными сейчас слезами, которые точно не были бы скупыми мужскими. Он обожал то чудо, которое сотворил, и ему абсолютно не хотелось расстраивать ее или же показывать свою слабость. Иван знал, Бахтияра во всем старается быть похожей на него, а поэтому сейчас он должен выглядеть более сильным, чем когда-либо. Дочь должна запомнить его именно таким, чтобы на протяжении всей своей долгой и счастливой жизни наследовать его силу. Чтобы перед самыми неожиданными поворотами в своей судьбе, она с гордо поднятой головой находила силы шагать дальше. Так, как это делал ее отец.
– Да, милая. Я здесь, моя хорошая. – Иван прижал свою крошку к груди, на сколько ему это позволили сделать многочисленные проводки и капельницы, захватившие крохотное тело в слишком длительный плен.
– Папочка, пообещай, что ты никогда меня не бросишь. Обещаешь?
Иван не мог видеть лица дочки в этом момент, но он чувствовал ее внутреннее напряжение и понимал, она изо всех сил держится чтобы не заплакать.
– Обещаешь?
– Да, милая. Куда же я без тебя? Я всегда буду рядом. Даже когда ты не будешь меня видеть, знай, я намного ближе, чем тебе кажется.
– Папочка, мне приснился сон… - Малышка замолчала, чтобы перевести дух. Ей было тяжело даже дышать, а говорить и дышать одновременно, она уже практически разучилась. – Мне приснилось, как в своих ладонях ты протягиваешь мне пылающее ярко-алое сердце. Я беру его в свои ладони и оно начинает бешено пульсировать, согревая меня своим теплом. Мне давно не было так тепло, как во сне… А ты исчезаешь. Ты просто растворяешься, как утренний туман. Помнишь тогда, когда ты в последний раз брал меня с собой на рыбалку. Тогда ведь был очень сильный туман, и он ведь рассеялся с яркими лучами солнца, как и ты… - Бахтияра все крепче жалась к отцовской груди, а в собственной резко почувствовала невыносимую боль. – Папочка…
Руки Бахтияры безвольно разжались, и она рухнула на больничную койку начиная биться в легких конвульсиях. В палате моментально началась паника. На крики Софии прибежали медсестры. Вскоре в палате появился и Иван Варфоломеевич. Бахтияру срочно увезли в реанимацию, а по истечении двух часов доктор вынес свой приговор.
– В этот раз нам удалось спасти вашу дочь. Но, если в ближайшие сорок восемь часов для нее не найдется подходящего сердца, мы ее потеряем. Мне жаль, но «список ожидания» в этот раз не в вашу пользу, а инородное для нее сердце больше не может находиться в ее организме.
Слова доктора прозвучали ужасающе. С Софией случилась истерика, по истечении которой Иван все же решил начать свой разговор.
Более подходящего момента могло попросту не быть. Напичканная успокоительными София была не способна остро отреагировать на его слова. Да и никакая новость на свете не может прозвучать более жестоко, как то, что она уже услышала.
– Родная, - сидя у Софииной койки, Иван нежно держал ее за руку.
– Родная моя, милая, я прошу тебя лишь об одном – пойми меня правильно и прости.