Бал жертв
Шрифт:
– Что ты хочешь сказать?
– Я не знаю, удастся ли вам возмутить часть Франции, это для меня все равно, но час ниспровергнуть Республику еще не настал.
– Она не продержится и полгода, – с убеждением сказал Машфер.
– Ты ошибаешься, Арман.
– Когда ствол сгнил, дерево падает.
– Если только его не подопрут.
– Кто осмелится и сумеет подпереть его? – спросил Машфер презрительно.
– Кто? – повторила молодая женщина, прекрасное и бледное лицо которой приняло пророческое выражение.
– Да, кто?
– Послушай! Не
1
13 вандемьера (Вандемьерский мятеж) – вооруженное выступление роялистов в Париже 3–5 октября 1795 года, пытавшихся восстановить монархию. Баррас, которому было поручено подавить восстание, передал руководство генералу Бонапарту. Применив пушки, 5 октября (13 вандемьера) Наполеон ликвидировал мятеж.
– О! Молчи… Молчи! – сказал взволнованный Машфер.
– Составляйте заговоры, – докончила Ланж, – возмущайте провинции, сжигайте здания, делайте все, что хотите, – этот человек поднимется, и вы все низвергнетесь в прах.
Машфер чуть заметно вздрогнул и нахмурился. В эту минуту в дверь со стороны переулка тихонько постучали. На этот раз пошел открывать Машфер. Увидев входящего, Ланж вскрикнула.
– Опять вы! – прошептала она. – Вы непременно хотите отнять его у меня! Вы его злой гений!
– Я лишь только исполняю свой долг, – отвечал новоприбывший. – Ну же, Машфер, поскорее прощайся, все готово, час отъезда пробил.
Ланж без чувств упала на руки Машфера.
Человек, явившийся в дом актрисы, этот злой гений ее возлюбленного Армана, был Суше, старичок в жилете из человеческой кожи.
Часть первая
Поджигатели
I
Край, в который мы перенесем теперь наших читателей, живописен и горист, он покрыт лесами и виноградниками и несет на себе суровый отпечаток той красоты, что навевает меланхолию.
Это страна браконьеров и охотников, страна, которя даже в самые тяжелые дни революции направляла свою неукротимую энергию как в сторону добра, так и в сторону зла. Там-то найдем мы через три месяца, в один зимний вечер 1796 года некоторых лиц, появившихся в прологе этой истории.
В тот декабрьский вечер, печальный и холодный, когда день слишком быстро сменяется сумерками, некий молодой человек в охотничьем камзоле и с ружьем на плече вышел из Фуроннского леса и направился к хижине дровосека, расположенной неподалеку
Две большие собаки с черными, белыми и рыжими подпалинами бежали следом за ним. Снег покрывал тропинки, холодный ветер резал лицо.
Хижина была обитаема – струйка синеватого дыма из трубы поднималась к серому небу. Прежде чем постучаться в дверь, охотник обернулся и осмотрелся вокруг, как человек, отыскивающий заблудившегося спутника. Но рубеж леса был пуст, и охотник решился взяться за деревянную щеколду, служившую запором хижины. Отворив дверь, он остановился на минуту на пороге и поклонился с любезным видом.
– Здравствуй, Жакомэ, – сказал он, – здравствуй, малютка.
Первое из этих приветствий обращалось к человеку лет сорока, бородатому, как козел, с почерневшим лицом, низенькому и плотному, широкая шея которого обнаруживала геркулесовскую силу. Всю жизнь он занимался тем, что валил деревья или собирал уголь.
Другое приветствие, сопровождаемое улыбкой, обращалось к девушке лет четырнадцати или пятнадцати, которая, сидя возле черного и свирепого угольщика, походила на ангела рядом с демоном. Высокая, стройная, гибкая, с волосами золотистыми, с глазами голубыми, с губами розовыми, а руками белыми, несмотря на черную работу, это создание даже в своей полосатой юбке и грубой холстяной рубашке имело спокойную и гордую красоту дочери короля. Трудно было верить, что это отец и дочь.
Жакомэ поспешно встал, говоря:
– Честь имеем кланяться, месье Анри.
– Здравствуйте, крестный, – просто сказала хорошенькая девушка, поклонившись вошедшему и целомудренно подставляя ему свой лоб.
– Здравствуй, Мьетта, здравствуй, дитя мое, – повторил молодой человек, целуя ее.
Он сел у очага. Огонь, плясавший на охапке хвороста и узловатых корнях старого пня, освещал бревенчатые стены хижины.
– Не находишь ли ты, что сегодня очень холодно, Жакомэ? – заметил охотник. – Я озяб.
– Кому вы это говорите, ваше сиятельство? – отвечал дровосек. – У меня кожа погрубее вашей, и то я был вынужден перестать работать… Деревья замерзли, словно камни. А вы, верно, не очень хорошо поохотились сегодня…
– Я гнался за волком и не убил его, – отвечал молодой человек.
– Это меня удивляет, месье Анри… Извините, граф.
– Жакомэ, – сказал охотник, – я избавляю тебя от необходимости называть меня графом.
– Как вам угодно, – отвечал дровосек с бесцеремонностью, отличавшей бургундского крестьянина. – Я вам говорю, что это меня удивляет.
– Почему?
– Потому что вы стреляете так, как никто на десять миль вокруг.
Охотник начал играть белокурыми косами Мьетты, которая приютилась около него, и сказал улыбаясь:
– Признаюсь, меня самого это удивляет: я выстрелил в него в двадцати шагах в прогалине, а он все продолжал бежать. Жаль, что я не верю в колдунов. Ты не видал моего товарища?
– Разве вы были с кем-нибудь?
– Да, с одним из моих парижских друзей, с офицером, который приехал ко мне неделю тому назад.