Бал жертв
Шрифт:
– Я знал ее ребенком. Но отец ее, умерший два года назад, всегда глубоко ненавидел моего отца, а так как эта ненависть распространилась и на меня, мы никогда не бывали друг у друга.
Жакомэ принялся свистеть охотничью арию, и опять молчание водворилось между графом и его другом. Сметая снег, поднялся северный ветер.
– Какая у вас смешная мысль, месье Анри, – продолжал Жакомэ, – идти сегодня к Брюле!
– Я хочу взять моего волка.
– Послали бы за ним завтра вашего фермера.
Молодой человек пожал плечами и не отвечал. Свет, мелькавший сквозь деревья, исчез, и три спутника оставили
– Теперь я, кажется, уже вам не нужен, месье Анри, – сказал Жакомэ, – во-первых, дорога теперь прямая, а во-вторых, случай послал вам проводника.
Жакомэ протянул руку и указал на темный силуэт, двигавшийся по снегу.
II
Зоркий взгляд графа Анри скоро узнал мальчика, который нес вязанку хвороста на плечах.
– Эй! Заяц! – закричал Жакомэ.
Мальчик остановился и отвечал с дерзким видом:
– Что тебе нужно?
– Подожди. Вот месье Анри де Верньер и его друг имеют надобность до тебя.
– А на стаканчик дадут? – спросил мальчик с бесстыдством.
– Я дам тебе тридцать су, – сказал граф Анри.
Мальчик остановился и бросил свою вязанку на землю, но вместо того, чтобы подойти к Жакомэ и к молодым людям, он остался на одном месте, не снимая своей шапки из лисьей шкуры.
– Это Заяц, сын Брюле, – с презрением сказал Жакомэ. – Ему не будет труда проводить вас, это ему по дороге.
Заяц услыхал и отвечал насмешливым тоном:
– Почем вы знаете, к себе ли я иду?.. Я должен расставить капканы…
– Ах, негодяй! – сказал граф Анри. – Ты осмеливаешься признаваться, что ты расставляешь капканы?
– А что ж такое? Разве дичь не всем принадлежит?
– Нет, а только тем, кто ее кормит.
– Отец мой – фермер.
– Но право охоты принадлежит владельцу, – заметил капитан.
Мальчик искоса на него посмотрел.
– А вам какое дело? – сказал он. – Да это офицер… должно быть, жандарм…
И мальчик расхохотался самым неприличным образом, между тем как капитан остолбенел от подобной дерзости.
– Ах, сударь, вы еще ничего не видели, – сказал Жакомэ, – этого мальчугана от земли не видно, а он зол, как три якобинца вместе. Ему нет еще и пятнадцати, а он не испугается целого полка.
– Эй, старик, – перебил Заяц, – скажи мне, когда ты кончишь хвалить меня…
– Он вор, лгун, браконьер и вообще дурной сын… Он бьет свою мать.
– Старуха мне надоедает, – сказал мальчик, – она не дает мне денег. К счастью, старик помягче.
Изумленный капитан шепнул на ухо своему другу:
– Откуда взялся этот пострел?
– Это сын Брюле, – отвечал Жакомэ, – добрейшего человека в здешнем краю, как говорит месье Анри, – прибавил дровосек с усмешкой.
Мальчик украдкой бросил свирепый взгляд на Жакомэ.
– Ну, решайся: хочешь проводить этих господ?
– Если месье Анри обещает мне тридцать су.
– Получишь, мы идем к тебе. Прощай, Жакомэ, до свидания.
Дровосек подошел к молодому человеку и шепнул:
– Месье Анри, ей-богу, вы напрасно пойдете в Солэй нынешней ночью…
– Молчи.
– Начальник бригады воротился, – шептал Жакомэ, – долго ли случиться несчастью…
– Господь хранит любящих, – тихо отвечал граф Анри.
Он догнал капитана, который сделал несколько
Несколько слов, вырвавшихся у сына Брюле, обрисовывают его нравственно. Этот мальчик не верил ничему и отличался непомерной дерзостью; это был пятнадцатилетний злодей. Физически он был мал, дурно сложен, хром, горбат, с лицом, испорченным оспою, с маленькими глазками, из которых один был желтый, другой черный. Его прозвали Заяц по причине чрезвычайной худобы его. А известно, что в некоторые времена года заяц бывает очень худ. Желтые волосы, щетинистые, как у негра, покрывали низкий лоб и скрывали его хитрый взгляд. В школе, куда его посылали года два назад, Заяц выколол глаз одному из своих товарищей, воткнул перочинный нож в ногу учителя и поджег дом в один вечер. Брюле, пользовавшийся превосходной репутацией, замял это неприятное дело деньгами, то есть мешком пшеницы и двумя мешками картофеля. Воротившись на ферму, Заяц, получивший нагоняй от отца, все-таки опять принялся за свои милые шалости. Однажды, когда бросали на пшеницу купорос для предохранения от мышей, Заяц сказал молодой и хорошенькой служанке на ферме:
– Отчего у тебя кожа тонкая, как масло, ведь ты служанка, а я рябой, хотя твой господин, – и бросил ей в лицо купорос.
Бедная девушка, страшно обезображенная, пошла жаловаться своему отцу, который был бедным поденщиком. По милости трех мешков картофеля Брюле уладил и это дело. Однажды жандармский бригадир отвел фермера в сторону и сказал:
– Вы должны обратить внимание на вашего сына, иначе он дурно кончит.
– Остепенится когда-нибудь, – отвечал Брюле.
При других фермерах был строг к сыну, но с глазу на глаз обращался с ним, как с избалованным ребенком.
У Брюле были трое детей: два сына и дочь. Старший сын, сильный крестьянин, управлял плугом, водил скот на рынок, распоряжался работниками на ферме. Его звали Сюльпис. Это был хороший парень, не ходивший в кабак, честный в делах и работящий. Второй – Заяц, которого мы знаем. Сюльпис был любимым сыном матери, доброй женщины, которая претерпела много тайных огорчений и пролила много слез. Между рождением Сюльписа и Зайца родилась дочь Лукреция. Пятнадцати лет она была самая хорошенькая девушка в окрестностях; в шестнадцать лет за нее сватался богатый фермер, которому она отказала; семнадцати лет она исчезла. Что с нею сделалось, это была тайна. Сначала думали, что она утонула; потом стали уверять, что она уехала с прекрасным незнакомцем, который провел один вечер на ферме, получив там ночлег. Говорили даже, но шепотом, что Лукреция влюбилась в соседнего владельца и, отчаявшись внушить ему любовь, оставила эти места.
Прошло уже три года с тех пор, как Лукреция исчезла… И никогда ни на ферме, ни в деревне не имели о ней известий. Отец становился свиреп, когда при нем произносили ее имя. Иногда он говорил резко:
– Надеюсь, что она умерла.
Мать молча плакала, а иногда шептала:
– Ах, если бы она воротилась! Я простила бы ей… Я приняла бы ее в свои объятия!
Добрый Сюльпис также говорил:
– Милая сестра провинилась, но разве это причина, чтоб не возвращаться? Разве она не имеет здесь своей доли? Пусть она воротится, я найду ей доброго парня, который и теперь захочет на ней жениться…