Бал. Жар крови
Шрифт:
Франсуа говорит, что с дю Малюре особенно трудно поддерживать деловые отношения. Я уже не помню, что именно они с хозяином должны были обсуждать в тот день, но оба вышли осмотреть сгоревшую крышу риги. Остальные члены семьи, прислуга, друзья и соседи, которые пришли помочь молоть зерно, медленно поглощали еду. По обычаю, мужчины не снимали головных уборов. Колетт присела на плиту огромного резного камина, а я устроился за большим столом. Среди собравшихся я увидел нескольких знакомых, но заметил и неизвестные мне лица, хотя, может, они только казались таковыми, а на самом деле просто состарились, как и я сам, состарились настолько, что казались мне чужими. Среди них были и бывшие арендаторы Мулен-Неф, которые покинули ферму после смерти Жана. Я поинтересовался, как поживает старушка мать, его кормилица. Мне
— Так что же, вы больше там не живете?
— Нет, — ответила Колетт, — я вернулась под родительский кров.
Он раскрыл рот, как будто хотел еще что-то сказать, но в этот момент вошел Франсуа, и он замолчал. Юноша наполнил еще один большой стакан.
— Надеюсь, вы не откажетесь с нами выпить? — пригласил Франсуа хозяин Малюре, делая знак жене, чтобы она достала еще бутылки.
Франсуа согласился.
— А вы, мадам? — спросил он у Колетт.
Колетт поднялась со своего места и пересела поближе к нам, зная, что крайне невежливо отказываться от предложенного бокала, особенно во время сельскохозяйственного праздника. Мужчины, вставшие до рассвета и только что проглотившие великанский обед, были все уже изрядно пьяны; ими овладел тяжелый и мрачный крестьянский хмель. Женщины суетились у печки. Начали подтрунивать над юношей, моим соседом. Он отвечал с какой-то необузданной дерзостью, так что всем становилось смешно. Понятно было, что он перепил, нарывался на ссору и был в том состоянии опьянения, когда человек начинает нести полную чушь. Духота в помещении, дым трубок, запах стоящих на столе пирогов, жужжание пчел вокруг ваз с фруктами, громкий смех крестьян создавали ощущение нереальности и сновидений, одурманивая легко пьянеющего человека. Он продолжал не отрываясь смотреть на Колетт.
— А ты не скучаешь по Мулен-Неф? — рассеянно спросил его Франсуа.
— Ей-богу, совсем не скучаю. Нам здесь гораздо лучше.
— Какая неблагодарность, — сказала Колетт, улыбаясь с чувством неловкости. — Так ты забыл вкусные тартинки, которыми я тебя угощала?
— Да как я могу забыть?
— Ну, если так, то ладно.
— Как я могу забыть? — повторил парень.
Сжимая своей огромной рукой вилку, он очень пристально смотрел на Колетт.
— Я все помню, — вдруг сказал он. — Есть люди, которые позабыли, но я-то все помню.
По воле случая, когда он произносил эти слова, в зале внезапно воцарилась тишина, так что они прозвучали громко и внушительно. Внезапно побледнев, Колетт хранила молчание. Но ее отец с удивлением спросил:
— Что ты этим хочешь сказать, мальчик?
— Я хочу сказать, хочу сказать, что, если здесь кто-нибудь и забыл, как погиб господин Жан, я-то хорошо помню.
— Никто об этом не забыл, — сказал я и сделал знак Колетт, чтобы она вышла из-за стола, но она не сдвинулась с места.
Франсуа овладели какие-то сомнения, но поскольку он и не подозревал о том, что случилось на самом деле, то, вместо того чтобы заставить парня замолчать, он наклонился к нему и начал с беспокойством расспрашивать:
— Так ты заметил что-то той ночью? Ну говори же, прошу тебя. Это очень важно.
— Не обращайте внимания. Вы же видите, он пьян, — сказал хозяин Малюре.
«Черт возьми, — подумал я, — они знают, все знают». Но если этот слабоумный ничего не расскажет, они никогда и не намекнут ни на что! Наши крестьяне не болтливы и страх как боятся оказаться замешанными в какую-нибудь историю, которая лично их не касается. Но они точно знают: все в смущении опускают глаза.
— Хватит, веди себя прилично! — грубо сказал Малюре. — Ты выпил лишнего. Мы отправляемся работать.
Но Франсуа, чрезвычайно взволнованный, схватил мальчика за рукав.
— Послушай, не уходи. Ты знаешь что-то, чего мы не знаем, я уверен. Я часто думал, что в этой смерти было что-то неестественное: ведь в воду по неосмотрительности не падают, переходя по знакомому с детства мостику, на котором нога знает каждую доску. Но, с другой стороны, господин Жан получил в тот день в Невере крупную сумму денег. На нем не нашли бумажника. Предположили, что бумажник выскользнул из кармана при падении и поток умчал его. Но, возможно, его просто-напросто ограбили, ограбили и убили. Послушай, если ты что-то знаешь, чего мы не знаем, твой долг рассказать об этом. Не так ли, Колетт? — добавил он, поворачиваясь к дочери.
Ей не хватило сил ответить утвердительно, и она ограничилась лишь кивком.
— Бедная моя, все это так тягостно для тебя! Ну, иди, оставь меня один на один с мальчишкой.
Она отрицательно покачала головой. Стояло гробовое молчание. Парень как будто сразу протрезвел. Было заметно, что он дрожит, отвечая на настойчивые расспросы Франсуа.
— Ну да, я видел, как кто-то столкнул его в воду. Я рассказал бабушке, но она запретила мне об этом говорить.
— Но послушай, если это было преступление, то надо заявить, наказать виновного!.. Эти люди непостижимы, — тихо обратился ко мне Франсуа. — Перед их носом убьют человека, а они будут молчать, чтобы «не влипнуть в историю». Они видели, что случилось с беднягой Жаном, и за два года они ни слова не проронили. Колетт! Скажи ему, что он не имеет права ничего утаивать. Видишь, парень, вдова господина Жана приказывает тебе говорить.
— Это так, мадам? — спросил он, поднимая на нее глаза.
Она выдохнула «да» и закрыла лицо руками. Женщины оставили посуду и вышли из кухни. Они слушали, сложив руки на животе.
— Ну, значит, — начал парень, — сперва надо вам сказать, что в тот вечер отец меня наказал из-за коровы, которую я не вычистил как следует. Он меня побил и без ужина выгнал на улицу. Ну а я так разозлился, что совсем не хотел возвращаться домой. Меня зря звали перед сном, я притворился, что не слышу. Отец сказал: «Если он решил поупрямиться, то пусть проведет ночь на улице, это его образумит». В тот момент я уже очень хотел вернуться, но не желал, чтобы надо мной смеялись. Тогда я потихоньку взял на кухне хлеба и сыра и спрятался у речки. Знаете, мадам Дорен, под ивами у самой воды, куда вы иногда летом приходили с книгой. Сидя там, я услышал шум машины господина Жана. Я сказал себе: «Смотри-ка, он возвращается раньше, чем ожидалось». Как вы помните, его ждали на следующий день. Но он оставил машину на лугу. И долго стоял рядом с машиной, так долго, что мне стало страшно, сам не знаю почему. Была странная ночь, дул ветер, деревья раскачивались. Я думаю, он оставался рядом с машиной, потому что я его не видел. Чтобы попасть на мельницу, надо пройти по мостику, как раз передо мной. Казалось, он прятался или поджидал кого-то. Это длилось так долго, что я задремал. Меня разбудил шум, доносившийся с мостика. Там дрались двое мужчин. Все произошло так быстро, что я даже не успел убежать. Один мужчина столкнул другого в воду и скрылся. Я услышал, как господин Жан, падая, закричал. Я узнал его по голосу, он кричал: «Ах, боже мой!», а потом послышался всплеск. И тогда я помчался домой и разбудил всех, чтобы рассказать о происшедшем. Бабушка сказала: «Что касается тебя, то лучше молчи — ты ничего не видел, ничего не слышал, понятно?» Минут через пять прибежали вы, мадам, зовя на помощь, говоря, что ваш муж утонул и что надо помочь найти его тело. Тогда отец спустился к мельнице; бабушка, которая выкормила господина Жана, сказала: «Я пойду за простыней, чтобы своими собственными руками завернуть его в саван, бедного, несчастного мальчика». А мать послала меня в Кудрэ сообщить, что хозяин погиб! Вот и все. Вот и все, что я знаю.
— Тебе это не приснилось? Ты бы повторил то, что нам рассказал, перед судом?
После краткого колебания он ответил:
— Я бы повторил. Это правда.
— Ну а этот мужчина, который столкнул господина Жана, его ты не знаешь?
Воцарилось долгое молчание, и все взгляды были направлены на мальчишку. Только Колетт не подняла глаз. Она сложила руки на груди; кончики ее пальцев дрожали.
— Я его не знаю, — наконец ответил парень.
— Ты не смог его разглядеть? Даже мельком не видел? Ночь ведь была ясная.