Балатонский гамбит
Шрифт:
— Да, фрау Ким.
— Тогда начинайте. Группа крови, в карточке все отмечено. Кровь доставили?
— Да.
— Хорошо.
— Так, что тут? — она взяла инструмент и сделала надрез. — Я вижу яремную вену, перевязанную вместе с сонной артерией. В средней части сонной артерии пять толстых лигатур.
— Фрау Ким, группенфюрер Мюллер из Берлина, — доложил санитар. — Вас к телефону.
Она выпрямилась.
— Мартин, немедленно произведите артериографию, введите десять миллилитров контрастного вещества, концентрация тридцать пять процентов. Все лигатуры развязать. Я сейчас подойду.
Она отошла от стола, сдернула перчатки, маску. Выйдя из операционной, подошла к телефону.
— Я слушаю, Генрих.
— Ну, наконец-то здравствуйте, незаменимый доктор, — она услышала насмешливый голос Мюллера так близко и четко, как будто он сидел напротив. — Вот мы вас и нашли, не прошло и суток. Где ты застряла, Ким? То неделя, и она уже в Берлине, а тут ждем не дождемся, а тебя все нет. Эльза говорит, что ты влюбилась, наверное.
Маренн вздрогнула. Эльза как в воду смотрит, сама того не зная.
— Она придумывает, — заметила сдержанно.
— Конечно, придумывает, а что ей еще делать? — Мюллер рассмеялся. — У нее работа такая, сиди и придумывай доктору Геббельсу патриотические статьи. Все твои любимые мужчины здесь, и красавчик шеф, и Отто вчера прибыл. Они все здесь, а тебя нет, это даже странно.
«Действительно, странно, — подумала Маренн, слушая его. — Они там, а я совсем в другом месте. И вовсе не хочу возвращаться. Но главные странности для них еще впереди».
— Ладно, времени мало, — голос Мюллера стал серьезным. — У тебя наверняка какой-нибудь арийский Аполлон в обнаженном виде на операционном столе отдыхает, а ты на него любуешься. Под наркозом, на всякий случай, чтоб он ни-ни, а то шеф заругается. Я тоже ушел от Гиммлера, пока там не мои вопросы разбирают, а то можно и до вечера сидеть, всех их слушать. Вот что, Ким, по тому делу, которое мы обсуждали с тобой перед твоим отъездом. Понимаешь?
— Понимаю, — она кивнула. Речь шла об освобождении заключенных из концлагерей и передаче их под опеку эмиссаров Красного Креста.
— Дядюшка решил, — это Мюллер имел в виду Гиммлера, — что можно попробовать. Очень кулуарно, очень секретно, ну, ты знаешь, как все у него, как бы чего не вышло. Вдруг папа узнает, — речь шла о фюрере. — А папа ничего не знает, как ты догадываешься. А если узнает, всех поставит к стенке. Одна очередь, и — привет, на том свете. Кроме того, дядюшкин страшный сон, — так Мюллер обычно отзывался о Кальтенбруннере, — сильно проявляет активность, все время бегает к папе, они решили всех этих несчастных удушить как можно скорее, так что он рассылает приказы совсем иного содержания, чем дядюшка того хочет. И они уже начали что-то там творить. Так что каждый день на счету. Твой патрон связался с иностранными гостями, это он умеет — с иностранцами дело иметь, — Мюллер намекал на эмиссаров Красного Креста. — Все согласовано, приедут послезавтра. Но сама понимаешь, если до папы все это дойдет, то, поскольку все вопреки его воле, исполнителя — под трибунал и казнить. Так что, — Мюллер сделал значительную паузу, — послать мне некого. Приказать не могу, на такое дело только добровольно, но никто не хочет, все боятся. Дядя говорит, твой патрон все затеял, пусть сам и едет. Но я думаю, ты не допустишь, чтобы это осуществилось?
— Я поеду, Генрих, — она не раздумывала ни секунды. — Оформляй приказ.
— Вот умница, я на тебя рассчитывал, если честно. Значит, ты представляешь, там, возможно, из-за этого австрийца, — то есть понимай, Кальтенбруннера, — пострелять, возможно, придется. С тобой поедет опытный унтерштурмфюрер и солдаты, даю аж тридцать человек. Мало ли что. Бери их под свою команду. Это ты умеешь, я знаю. Документы мы с твоим патроном все сделаем. Насчет гостей я тебе сообщил, они будут послезавтра. Так что у тебя сутки, все заканчивай там, и сюда. За тобой пришлют самолет. Солдаты и мой адъютант с документами будут ждать на аэродроме. Прямо оттуда берешь гостей и по первому адресу. Я на тебя надеюсь, Ким. Ясно?
— Так точно, группенфюрер.
— Молодец, жду. Насчет папы, — он усмехнулся, — ты, конечно, в уме держи, но ничего, прикроем, все ведь через меня пойдет, и к австрийцу тоже, проконтролируем.
— Я поняла, Генрих.
— До встречи. После того как все благополучно закончится. Хайль Гитлер!
Связь прервалась. Маренн положила трубку. Поправив шапочку на волосах, вернулась в операционную.
— Ханс, — приказала санитару, — маску и перчатки. Как дела, Мартин?
— Яремная вена интактна, — сообщил Виланд, — а на передненаружной поверхности артерии обнаружено повреждение длиной около пятнадцати сантиметров. Средний слой артерии в этом месте полностью размозжен. Вы уезжаете, фрау Ким? — он посмотрел на нее поверх очков. — По приказу у вас еще шесть дней.
— Это государственная необходимость, Мартин. Мне надо срочно вернуться в Берлин, — ответила она.
— Когда?
— Завтра. Не отвлекайтесь, Мартин.
— Йохан ничего не знает?
— Мартин, смотрите на больного, — она сердито сдвинула брови. — Будем производить резекцию поврежденного участка. Приготовьте зажимы.
— Но вы не можете уехать просто так, не сказав Йохану.
— Мартин, если я ему скажу, — Маренн вздохнула, — боюсь, я не смогу уехать вообще. А дело действительно важное. От моей миссии зависят жизни многих и многих людей.
— Какие могут быть дела государственной важности…
— Мартин, следите за дыханием раненого, вы слишком взволнованы не по делу.
— Да, конечно, но ваше дело — лечить раненых солдат и офицеров. Я всегда считал, что наше германское общество, это общество мужчин-рыцарей, которое дает женщине право быть женщиной, быть любимой, чтобы ей восхищались, носили на руках, больше ничего. Ну, если она хочет поработать, заняться наукой — то пожалуйста, но вовсе не обязательно. Какие дела государственной важности? — он пожал плечами. — Вы как хотите, фрау Ким, — он вдруг заявил решительно, — я сам скажу Йохану. Он мой друг, я не смогу смотреть ему в глаза. Я знал, что вы уезжаете, и не сказал.
— Мартин, вы прямо сейчас хотите это сделать? — она подняла голову и пристально посмотрела на доктора. — Во-первых, я вам запрещаю отлучаться во время операции. Во-вторых, подберите, пожалуйста, трубку чуть меньшего диаметра, чем артерия, я сейчас буду ее вшивать, и прошу не отвлекать меня совершенно никчемными на данную минуту разговорами. У нас нет времени. Нам надо как можно скорее восстановить кровообращение, чтобы это не привело к необратимым изменениям в коре головного мозга. Вы же говорите мне о всякой ерунде.
— Йохан — это ерунда? — доктор чуть не уронил очки.
Она осеклась.
— Нет, конечно. Простите, Мартин. Но оберштурмфюрер Майер, которого мы оперируем, сейчас важнее. Вы подобрали протез? Благодарю. Вот смотрите, я сшиваю протез сначала с проксимальным, а затем с дистальным концом артерии. Дистальный конец не ушиваю полностью, оставляю отверстие, через которое будет извлечен внутренний протез. Все остальное блокирую кровоостанавливающим зажимом. Мартин, куда вы? Куда вы направились?