Балтиморская матрёшка
Шрифт:
— В куртке… — бессильно кивнул Сова.
— С ним что стало? Он куда делся?
Но что с ним стало, этого Сова тоже сказать не мог. Лишь мямлил, что пришел в себя, когда понял, что все кончилось. Когда стало легко… Плохое ушло…
— Но делся–то он куда?! — зверел Лис. — Он тебе что, в тенях растворился?! Как сахар в чае?!
Сова, со страдальческой улыбкой, соглашался с Лисом: действительно, не мог человек раствориться в темноте… Но… Сова честно пытался вспомнить. Он пыхтел, как штангист под штангой, на его лбу вздувались жилы, — но ничего путного выдавить из себя не мог.
— Ну хотя бы можешь вспомнить,
— Да не знаю я! — вдруг заорал Сова. — Не знаю!!! И вспоминать не хочу! Когда я пришел в себя, я был уже один! И слава богу!
— А Кеша? — спросил Туз. — Его ты бросил? Даже не попытался помочь?
— Хотя бы просто пройти чуть дальше и заглянуть за угол, куда его утащили?.. — с надеждой спросил Лис.
— Заглянуть?.. — повторил Сова, обводя нас взглядом. — Помочь?.. — он все наливался дурной кровью, да как заорет: — Это вам что?! Гребаная игра, что ли, чтобы бесстрашно лезть в любой темный коридор?! Это жизнь, придурки! Реал! Тут сейвов не бывает! Я чуть не обоссался, пока просто тихой мышкой стоял и молился, чтобы оно все кончилось и меня не заметило! Шелохнуться боялся! У меня еще чердак не настолько протекает, чтобы реал с игрой путать!
Я тихонько ткнул Батыя. Самое время для возвращения на сцену злого полицейского. Но Батый все стоял, какой–то задумчивый и потерянный… Сова грохнул дверью и был таков.
— Странно… — пробормотал Лис. — А ведь он не врет…
— Значит, тогда у меня галлюцинации, — вдруг сказал Батый.
— Что? Ты тоже это видел?
— Видел, но не совсем это.
— Как это?
— Когда искал Кешу и заглянул в лабиринт, мне послышались шаги, я прошел чуть дальше… Решил, что это может быть Кеша, и тихо шел вдоль стены, чтобы он меня не заметил… Прошел шагов пятьдесят, когда Кеша появился. Но не впереди, а позади меня, вышел из нашего коридора, позвал Тигру. Потом медленно пошел в мою сторону, и все звал: «Тигра? Тигра?» Я прижался к стене, свернул в боковой проход… Кеша медленно шел, поравнялся со мной. Я уже хотел его схватить…
Батый опустил глаза и замолчал.
— Что?
— Я следил за тем, как идет Кеша, — сказал Батый, будто стыдясь чего–то. — Не сразу заметил, что он напряженно следит за чем–то. Он вдруг попятился, а лицо исказилось от ужаса. Навстречу ему из лабиринта…
— Они! — громко прошептал Пацак. — Это…
В этот миг звучно щелкнуло, и свет в каюте погас.
— Свет! — вскрикнул Пацак. — Они уже…
— Не ори, дурак! — зашипел Лис. — Это просто отбой!
Лис приоткрыл дверь в коридор, где было по–прежнему светло, и поманил Батыя поближе к свету.
— Так кто его схватил?
— Его не схватили. Из коридоров вышли несколько… — Батый замялся.
— Не люди? — шепнул Туз.
— Люди, только…
— Крупнее?
— Нет же, обычные люди, но… В неподходящей одежде: в касках, в плащах, под ними бронежилеты…
— В форме? А чья?
— Наша. Но Кеша перепугался насмерть. Мне кажется, он бросился бы прочь, но от испуга не мог двинуться. Пытался что–то проговорить или закричать, но мог лишь сипеть. А они вокруг него сходились, Кеша попятился, и тут… — Батый замолчал и помотал головой.
— Ты мне в глаза смотри, — мягко попросил Лис и пальцем поднял подбородок Батыя. — Что было дальше?
— Кеша… Он как будто выключился. Лицо разгладилось, он расслабился… Спокойно
— Ни с того ни с сего Кеша выключился? — нахмурился я. — Ты ничего не пропустил?
Батый вздохнул и отвел глаза.
— Батый!
— Наверно, мне это просто показалось… Померещилось…
— Да говори, Батый! — зашипел Туз. — Если уж Сове поверили, то и твои откровения как–нибудь переживем!
— Те люди вдруг разделись.
— То есть как?.. Совсем?..
— Сбросили плащи, каски и бронежилеты, а под ними… Это была как форма, только… Материя и цвет… Слишком яркий, чтобы это было настоящей формой…
— Пустынная, что ли? — спросил Туз. — Желтая такая?
— Нет. Оранжевая. Ядовитого цвета, даже в темноте почти светилась… Но может быть, — вдруг быстро поправился Батый, — мне просто показалось. Там были темно! Я же не мог рассмотреть все это в сумраке? — он с надеждой, почти мольбой обвел нас взглядом.
— Нет, и ты тоже не врешь… — пробормотал Лис и отпустил его подбородок.
Лис вдруг как–то обмяк, бессильно прошлепал к койке. Закрылась дверь, погрузив нас в темноту. Скрипнули пружины кровати.
— Лис? — позвал я. — В чем дело?
— Батый, полностью оранжевая? — спросил Лис, каким–то не своим голосом. — Совсем–совсем?
— Да… Только на груди и на спине…
— Большие буквы, — сказал Лис.
— Так ты их тоже видел?! — ожил Батый. — Я думал, что схожу с ума!
— А ты где их видел?! — удивился Туз.
— Я их слышал… — зло пробормотал Лис.
— Когда?
Но Лис потребовал от Батыя:
— Белые буквы?
— Да… Так странно… Прямо…
— На груди?
— И на спине тоже. По две большие заглавные буквы. Кажется, одинаковые… Не то «ИИ», не то «ЫЫ», в темноте трудно…
— Мы, — сказал Лис.
— Что?
— Там было: «Мы».
— Черт побери, Лис! — рявкнул Туз. — Ты–то откуда знаешь?!
— Весной позапрошлого года проскакивало в сети… В Штатах был скандал. В Техасе горели военные склады, все взрывало–разлеталось, и вместе со снарядами раскидало склады с одеждой. Вроде, сшита как полевая форма, но вместо зеленой или пустынной распятновки — она вся огненно–оранжевая, как у служб спасения. Это для военных–то, которые должны быть незаметны… И никаких знаков различия. Только на груди и спине — жирные белые значки. На некоторых русские буквы — «Мы». На других на китайском. Иероглиф, который обозначает «родной». Журналистов и возмутило, что совсем генералы страх потеряли, раз закупают такие оранжевые поделки, как нормальную форму. Судя по размеру складов, там таких оранжевых форм — на всю штатовскую армию, на каждого по два комплекта, да еще на канадцев с англичанами оставалось…
— Бред…
— Да, Туз. Именно так потом и сказали: снаряды взрывались, но никаких складов с одеждой не было. Неудачная первоапрельская шутка. К тому же, пока шутка размножалась по сети, она сильно мутировала, и вообще смешно такому верить… Только почему–то в поисковиках застряли первые сообщения с датами еще от середины марта.
— Да хватит, Лис! — сказал Туз. — Ты зациклился на этих американцах! Будто ужаснее них в мире ничего нет! А это не американцы… Это…
— Они, — шепнул Пацак.