Балтиморская матрёшка
Шрифт:
— Или как в наших коридорах… — прошептал Пацак и гулко сглотнул. — Он увидел что–то, чего не должен был видеть, да? Это они его забали…
Лис хмыкнул.
— Это все замечательно, Туз… Кроме одного: чего этим тайным, невидимым для нас хозяевам жизни, нужно от нас? Чего мы можем дать им такого, чего бы они не могли сделать сами? Чего такого важного они у нас воруют?
— А с чего ты решил, Лис, что у тебя должны что–то отнимать? Может быть, им от тебя нужно что–то такое, от чего тебе самому никакой пользы? На ферме, где содержат коров, коровы даже рады, когда их доят, иначе больно, может и вымя разорвать. А еще — коров на ферме кормят, чистят, обогревают зимой… Рай небесный. Никто и не думает их обкрадывать или обижать… Во всяком случае, до тех пор, пока коровы стоят в стойле и не пытаются выбраться из коровника в большой мир…
— А мы начали их видеть, — шепнул Пацак едва слышно. — Мы начинаем различать их, когда они притворяются людьми… Наверно, это только теперь нам Шаман кажется манекеном. А раньше он показался бы нам обычным человеком, может быть, вообще ничего странного не заметили бы… Это они…
Этой ночью пропали сразу семеро.
Тигра так и не вернулся. Кеши нигде не было. А главное, магнумцы… Утром их каюта была девственно пуста и чиста.
— Это потому, что они ходили, пытаясь найти выход, — шептал Бюрг. Сегодня даже он перешел на шепот с оглядкой по сторонам. — Они поняли, что магнумцы узнали, что это не бункер, что у него нет границы…
В столовой поджидал еще один сюрприз. Столы — пусты. Окошко выдачи закрыто.
Бюрг попробовал стучать — никто не отзывался. Он попробовал открыть силой — но стальной ставень даже не шелохнулся. Задраено намертво.
Народ толпился у входа, поглядывая на двери — Перископ придет, хоть объяснит…
Прозвенел сигнал окончания завтрака, а Перископ так и не пришел.
Наш коридор бурлил. Но одной стаей не сбивались, — мало желающих стоять возле черных окон, которые в любой миг…
Теперь грудились маленьким группками у дверей кают, где рядом не было окон. Но и совсем в каюты не забивались — то и дело по коридору прокатывалась перекличка. Стояли в проемах, в распахнутых дверях. Календарики на дверях — как гербы.
К обеду бурление усилилось:
— А где Сова?
Догтэг у него сработал сразу после завтрака.
— Спекся Сова?..
— И мы скоро тоже…
В столовой с завтрака ничего не изменилось. Те же пустые столы.
Пока народ тупо ходил по огромной столовой, снова стучал в ставень, где раньше было окно раздачи, — из–за стенки с тремя фонтанчиками раздался крик:
— Сюда! Здесь!
Нет, не труп повара. Всего лишь четыре коробки. Даже не запечатанные.
— Тушенка, галеты… Не понял. Это что — сухой паек?
А Перископа опять не было…
— Он же один из них… — шептались в коридоре. — Только лучше маскировался… А сам — как тот Шаман…
— И эти «психологи»…
— Все они…
— Понял, что мы и про него знаем… Потому и не пришел…
— Они. Они поняли, что мы все про них знаем…
— Теперь нас отсюда не выпустят…
Когда у Бюрга сработал догтэг, он побелел, как мел.
Из кают в коридор устремились даже те, кто еще изображал игру. Вокруг Бюрга грудились и торжественно молчали, как при покойнике. Кидали взгляды на конец коридоре, где свет растворялся в темноте, — и куда ему предстояло идти…
— А вот хрена вам, суки! — вдруг заорал Бюрг, белый как простыня. — А вот возьму и не пойду! — Он обогнул выступ коридора, и крикнул в темное окно: — Хотите взять меня? Сами идите сюда!.. Да, на свет! Идите сюда! А я не пойду!
На минуту все оторопели, потом…
— А знаешь, Бюрг… Правильно! Все верно, Бюрг. Я тоже не пойду, если у меня сработает.
— Да, точно! По одному они нас всех передавят. А вот пусть попробуют всех сразу!
— И не в темноте, со спины — а здесь, на свету!
Но продержался этот порыв недолго. Минут через пять все опять были бледные и нервные. Крики сменились шепотом:
— Будет что–то страшное… Я чувствую… Они…
— Да… Совсем скоро… Теперь они… Этого они нам не простят…
— Или сегодня ночью… Они…
Когда Батый осторожно уточнил:
— Они?.. Перископ?.. Военные?.. — у каюты Бюрга стало тихо–тихо.
Через миг затих и весь коридор, прислушиваясь.
— Что у вас там? Бюрг!
— Да так… — сказал Бюрг, нехорошо глядя на Батыя. — Алеут, говоришь… Хотелось бы еще знать, не врешь ли…
Бюрг бросил быстрый взгляд на календарик на двери, и тут же посмотрел на меня. Не лучше, чем на Батыя.
Я уже потихоньку отступал, стиснув край батыевой куртки. Лис отступал с нами…
Лишь в каюте мы почувствовали себя спокойнее.
Всего на миг. На моем рукаве завибрировал догтэг.
Лис и Батый замерли. Уставились на меня.
А я, как в тумане, все теребил догтэг, пытаясь уверить себя, что мне это только показалось…
— Мессир… Миш!
Я перестал теребить догтэг. Поднял глаза на Лиса.
Лис облизнул губы и хрипло проговорил:
— Пойдешь?..
Дверь рывком открылась, заставив нас шарахнуться прочь.
Но это был всего лишь Пацак. Словно пьяный, он мутно оглядел прихожую, нас, и шагнул в спальню. Принялся стаскивать белье со своей кровати, швыряя прямо на пол. Скинул и матрас.
— Пацак?..
Он попытался поднять кровать, но она была привинчена к полу. Он огляделся в поисках помощи — и только теперь по–настоящему заметил нас.
— Пацак?..
— Ломайте, чего стоите! Бюрг уже выломал ножку. Ей можно драться!
— Драться?..
— С кем?..
— С ними! С кем же еще! — Пацак вдруг понизил голос: — Там есть пятна… Понимаете? Кровь… Его не просто взяли. Они его… — Пацак заиграл желваками и опять принялся рвать ножку.
— Кого взяли?
— Пятна — где?