Балтийская легенда
Шрифт:
Во вторник 18 июля около четырех часов утра в Гельсингфорс, в штаб-квартиру Военно-боевого центра, явился артиллерийский подпоручик Емельянов. Все, кто был в комнате, окружили его.
— Наконец-то!
— Мы уже начали беспокоиться!
— Извините, но раньше выбраться никак не мог.
— Знаем, что началось, — взяв под руку Емельянова, сказал Анатолий. — Просим доложить, Аркадий Петрович, что у вас в крепости происходит.
Сразу стало тихо.
— Началось это в минной роте. Ее в полном составе арестовали. Коменданту крепости сообщили, что Свеаборг собираются захватить матросы Балтийской
Мы как могли сдерживали негодование людей, разъясняли бесцельность преждевременного выступления, но эсеровские петухи подливали масло в огонь. Их козыри — готовность к восстанию Кронштадта и броненосцев. А тут пошел слух, что начальство собирается разоружить солдат. Сегодня ночью все три роты артиллеристов, что расположены на Лагерном острове, захватили оружие, имущество. Сделав несколько сигнальных залпов в воздух, переправились на Михайловский остров. Его гарнизон с радостью присоединился к восставшим. Вместе с подпоручиком Коханским я принял командование над революционным фортом.
— Михайловский форт в боевой готовности. К батареям шестидюймовых пушек и одиннадцатидюймовых мортир подвезены снаряды. В артиллерийском манеже захвачены двадцать пулеметов. Сегодня предполагаем занять другие острова и начать обстрел Комендантского острова, чтобы вынудить командование крепости сдаться. Настроение артиллеристов превосходное, — закончил доклад Емельянов.
Военно-боевой центр принял решение возглавить восстание. Емельянов поспешил на Михайловский остров.
Представителю финской Красной гвардии была передана просьба: всеми средствами парализовать железную дорогу, чтобы помешать переброске в Гельсингфорс правительственных войск; поддержать начавшуюся всеобщую забастовку финских рабочих; с оружием прийти на помощь свеаборжцам.
Давно перевалило за полночь, а Михайловский остров не спал. У батарей настороженно ходили часовые. Около здания канцелярии собрался почти весь гарнизон форта и прибывшие с Лагерного. Солдаты сидели или полулежали группами, что-то обсуждали. Время от времени возникала песня. Ее пели вполголоса, проникновенно, так же, как где-нибудь на Волге или в лесной вологодской глуши. Видно, повелось у русских людей: в какие бы края ни занесло их, в какие бы тяжелые условия ни ставила судьба, песня родной сторонушки всегда и всюду скрашивала житье-бытье, помогала в ратном деле, объединяла, когда нужно было что-то сделать сообща, всем миром.
Вдруг со стороны пристани донесся окрик часового:
— Кто гребет?
Тишина. Возможно, часовому показалось? Ничего удивительного: нервы напряжены, ведь он впервые охраняет революционный форт.
И снова голос на пристани:
— Стой!
В ответ еле слышно донеслось:
— Наляг!
Ночь осветилась вспышкой, прозвучал предостерегающий выстрел часового. На берегу замелькали белые солдатские рубашки.
— Наляг! Мать вашу!..
С острова дали несколько выстрелов.
К берегу приткнулась лодка. Из нее выпрыгнуло несколько человек. Спрятались за камнями. В лодке остались двое. Один из них разразился такой бранью, что все узнали артиллерийского полковника Нотара.
— Эй, сволочи! — гремел его голос. — Живо несите меня в лазарет! Мерзавцы, ногу прострелили.
Полковника подхватили и понесли.
— Ужо будет вам на орехи! — не унимался он.
— Да замолчи, кровопивец!
— Пил вашу кровь и буду пить! Под расстрел всех отправлю, на виселицу!
— Он оскорбляет, а мы неси?
— Бросай его — и все тут!
— Я вам брошу!.. — И снова мат.
— Раздайся!
Послышался лязг затворов. Солдаты, несшие раненого, отскочили в сторону. Грянул залп. Полковник остался лежать на земле без движения.
Вторым пассажиром ночной лодки оказался начальник артиллерии крепости генерал Агеев. Он был тут же арестован.
Светало. Лежавший напротив Александровский остров уже не пугал своей черной неизвестностью. Первые солнечные лучи озарили его каменистый, поросший кустарником берег. От моста на водную гладь упала тень.
— Я пойду один, — сказал подпоручик Коханский обступившим его артиллеристам. Фуражку он держал в руке. — Фейерверкер Тихонов остается в форту за старшего.
— Напрасно вы решили идти, — заговорил Василий Тихонов, один из признанных вожаков артиллеристов. — Ведь там пехота, убить могут. Давайте шрапнелью их обдадим да вылазку по всем правилам организуем.
— Не отговаривайте. Пойду один. Надо избегать кровопролития. По мне же — двух смертей не бывать, а одной не миновать.
Коханский улыбнулся, надел фуражку и, придерживая левой рукой ножны шашки, легкой походкой вышел из-за валунов. Спокойно, будто на смотру, он стал спускаться к берегу. Слышно было, как осыпались под ногами смельчака камешки. Несколько десятков глаз с тревогой следили за ним. Вот он достиг моста, миновал его и ступил на Александровский остров, где располагалась вторая рота крепостного пехотного полка.
Дорогу Коханскому преградил солдат. Он явно был озадачен появлением офицера с мятежного форта.
— Позвать командира роты!
Приказание Коханского разрядило обстановку.
— Командира роты вызывают к мосту! — заорал часовой. Лицо у солдата стало деревянным, и он для чего-то сделал винтовкой «на караул».
Со всех сторон осторожно сходились пехотинцы. Вскоре появился капитан Гуйтов. Едва сдерживая волнение, спросил:
— Что вам угодно, подпоручик?
— Я пришел к вам по поручению восставшего гарнизона крепости, — громко, чтобы было всем слышно, заговорил Коханский. — Во избежание ненужных жертв предлагаю сложить оружие.
— Делайте, что хотите, — буркнул Гуйтов. — Я слагаю с себя ответственность за роту.
Капитан отстегнул дрожащими руками портупею и вместе с наганом и шашкой сунул в руки растерянному фельдфебелю. Сутулясь, Гуйтов удалился.
Через мост уже бежали артиллеристы.
В это время к пристани подошла шлюпка с Емельяновым. Ее встретил Василий Тихонов. Он доложил обстановку и спросил:
— Какие новости, Аркадий Петрович?
— Все идет хорошо, товарищ Тихонов, — ответил Емельянов, дружески взяв артиллериста за плечи. — Собери-ка людей.