Балтийская легенда
Шрифт:
— С кондукторами дело серьезное, — добавил Колодин. — И с кондачка осуждать их не следует. Я думаю, с ними сначала надо поговорить, заглянуть в душу.
— Согласен, — сказал Лобадин. — А сейчас давайте проверим, как поддерживается революционный порядок на крейсере.
Исполнявший обязанности старшего офицера Петр Колодин отправился в обход корабля. Он зашел в каюту, где находились под арестом офицеры.
— Что вы намерены с нами делать? — спросил его лейтенант Лосев.
— Если у вас нет враждебных намерений, то вам нечего бояться, —
— Революция — это анархия, упадок государства, флота… — начал было Лосев.
— Вы ошибаетесь, — спокойно возразил Колодин. — Мы не желаем гибели ни России, ни флоту, а хотим их возрождения. Революции понадобится флот, а значит, и офицеры. В победе мы уверены. Народ против царизма. Свеаборг и Кронштадт в руках восставших. Когда революция победит, лучшие офицеры останутся с нами. Матросы будут их уважать.
— Уважение! — горько усмехнулся лейтенант. — А мне вот не доверяют, держат под охраной.
— Мы против вас ничего не имеем. — И, обращаясь к часовому, Колодин распорядился: — Лейтенант Лосев может ходить по кораблю беспрепятственно. Если хотите, — сказал он Лосеву, — помогайте нам советом.
— Я офицер и никаких советов давать не буду.
Кондукторов дудкой вызвали на командный мостик.
— Явились по вызову комитета, — доложил Кирилл Лавриненко.
— Революционный комитет, — обратился к кондукторам Лобадин, — поручил мне назначить вас на офицерские должности по специальностям. Как вы на это смотрите?
— Странно слышать такие речи, — уклончиво ответил Лавриненко.
— Что так, Кирилл Федорович?
— Да ведь вы нам не доверяете, а тут вдруг командные должности. Не лучше ли нас запереть в каюту?
Лавриненко явно хитрил. Кондуктора договорились не входить ни в какие сделки с комитетчиками, осторожно прощупывать настроения матросов, выяснять отношение к себе.
— Если вы так хотите, можно и под арест, — твердо сказал Лобадин. — Но помните: тогда вас будем судить вместе с офицерами.
— Товарищи, — заискивающе посматривая на членов комитета, проговорил Лавриненко. — Как можно приниматься за дело, если не знаешь, за что борешься…
— Это верно, — вступил в разговор Оскар. — Постараюсь, чтобы вы поняли. Мы боремся за правду, за народное благо. Это понимают теперь даже офицеры. Лейтенант Шмидт — тому пример. — Оскар показал рукой на вывешенный в рубке портрет руководителя севастопольского восстания. — Несколько месяцев назад царские палачи расстреляли этого благородного человека, заступившегося за матросов и солдат. Светлая память об офицере Шмидте будет жить вечно.
Кондуктора слушали молча, украдкой обмениваясь меж собой взглядами.
— В революционной борьбе никто не может стоять в стороне, — продолжал Оскар. — Здесь или «за», или «против», третьего
Команда собралась на баке.
— Я хочу рассказать о положении в стране, объяснить цель нашего восстания, — начал Оскар.
— Громче! Нам плохо слышно! — крикнули из задних рядов.
Оскара подсадили на чугунную тумбу шпиля. Стоя на ней, он рассказал о разгоне Государственной думы, о том, что большевики вместе с эсерами и трудовиками единым фронтом поднимают народ на решительную борьбу с самодержавием. Сообщил о восстании свеаборжцев, о решении комитета корабля идти на Ревель, присоединить «Ригу» и помочь эстонским рабочим взять власть в городе.
— Долой царя-кровопийцу и его правительство! — закончил Оскар. — Да здравствует наша победа! Народной революции — ура, товарищи!
— Ур-ра!.. — закричал Баженов, сорвав с головы фуражку и потрясая ею.
— Ур-ра!..
Когда установилась тишина, Лобадин спросил:
— Как быть с офицерами?
И снова все зашумели.
— Расстрелять — и дело с концом!
— Судить!
— За борт их!
— Тихо! — крикнул Лобадин. — Вопрос серьезный. Нужно не горлом, а головой его решать. Кто хочет говорить, поднимай руку.
— Дай мне сказать. — К шпилю протиснулся Баженов. — Наш корабль революционный, а потому и решать судьбу офицеров должны справедливо. По-моему, нужно создать матросский трибунал. Пусть он и судит офицеров в присутствии всей команды.
— Мы не согласны! Расстрелять…
— Чего орешь? — Лобадин повернулся к чернявому кочегару. — Один за всех решаешь: «Мы не согласны». Говори за себя, а не за всю команду.
— Это что ж такое, товарищи, и сказать нашему брату нельзя? — завопил кочегар.
— Где же революционная справедливость?! — забасил его сосед, верзила из переменного состава. — Офицеров в море — и баста!
Поднялся шум.
— Хочешь говорить — выходи на середину, — снова обратился к чернявому Лобадин. Не получив ответа, объявил: — Слово Петру Колодину.
— Товарищи, нельзя так необдуманно решать судьбу людей. Я поддерживаю предложение Баженова. Пусть справедливый суд матросов скажет свое слово о каждом офицере. Надо же наконец понять, что не все такие звери, как, скажем, Максимов или Мазуров. Есть среди офицеров и неплохие люди, может быть и революционно настроенные.
— Ты что, к драконам в адвокаты нанялся?
— Тише! — зашикали матросы. — Дай сказать человеку.
— А почему лейтенант Лосев на свободе разгуливает? — не без ехидства в голосе неожиданно спросил верзила.
— Да, почему? — оживился чернявый, многозначительно поглядывая по сторонам. — Может, офицерик уже член вашего комитета?!
— Я так приказал. В интересах дела, — спокойно ответил Колодин. — Но если будет замечено, что лейтенант Лосев злоупотребляет нашим доверием, он ответит по всей строгости революционного момента.