Банда - 2
Шрифт:
– Кавказцы любят черный цвет.
– А в Средней Азии?
– Не так... Там поярче предпочитают. Что еще?
– Жестокий. Может уложить человека без видимой надобности. Из интереса.
– А левша... Это точно?
– Есть основания так думать.
– Сложно. Такие группы закрыты наглухо. Они не входят в контакт с нашим братом.
– Будь все попроще, мы бы не встретились.
– Понял.
Ковеленов, не торопясь, ехал по какой-то малоприметной улице, позволяя обгонять себя всем, кому хочется. Поглядывая время от времени в зеркало, убеждался - все спокойно, хвоста
– Приехали, - сказал Ковеленов, останавливая машину.
– Рад был повидаться.
– Ты там... В старом доме, возле универмага... Ничего не затеваешь?
– А что?
Пафнутьев усмехнулся, заметив как напряглись руки Ковеленова, лежащие на руле.
– Отставить. Засветился.
– Спасибо, - кивнул вор.
Пафнутьев открыл дверцу и вышел на дорожку сквера. Проводив взглядом неприметный "жигуленок", зашагал к трамвайной остановке. Надежды на Ковеленова было немного. Пафнутьев и сам знал, что угонщики не общаются с воровским миром, что это особая секта и люди в ней чаще всего новые, несидевшие. Поэтому и выйти на них сложно, разве что удасться задержать. Но это чрезвычайно опасно, поскольку без оружия на дело они не идут, могут и: очередью из автомата полоснуть, и из гранатомета пальнуть. Если это, конечно, не школьники угнали машину покататься, чтобы было что утром девицам рассказать. Забавы с уголовщинкой стали уже признаком мужества и достоинства. Прыжками с парашютом или боксерскими призами уже никого не удивишь. Вот украсть, угнать, избить.. Это ценится куда больше. Но знал Пафнутьев и другое - Ковеленов обладал потрясающей интуицией. Если хоть раз увидит Мясника, он его не отпустит, мимо не пройдет. И еще... Ковеленов у него в долгу. Пафнутьев сознательно предупредил об опасности, которая подстерегала его в квартире старого дома возле универмага. А для Ковеленова оказаться в долгу - вещь совершенно невозможная.
***
Подходя к прокуратуре, Пафнутьев издали заметил странное существо, которое подпрыгивая и размахивая руками, неслось ему навстречу, расталкивая прохожих и разбрызгивая лужи. Прошло еще какое-то время, прежде чем он узнал эксперта Худолея. Глаза его радостно сияли, руки совершали какие-то непонятные движения - не то Худолей пытался взлететь, не то удержаться за бренную землю. Уже по тому, что он заметил следователя метров за триста, Пафнутьев догадался, что Худолей давно уже выглядывал его, поджидал и томился.
– Паша!
– кричал он издали.
– Паша... Удалось! Получилось! Все состоялось, - прошептал он уже совершенно без сил, доковыляв, наконец, до следователя и чуть не упав ему на грудь.
– Скажи мне, ради Бога, что у тебя состоялось? С женщиной, наверно, что-то сумел сотворить, признавайся!
– После такого, Паша... Можно и с женщиной.
– Думаешь, получится?
– У меня теперь все получится! Вот!
– и Худо-лей протянул Пафнутьеву размокший под дождем клочок газеты и даже отступил на шаг, чтобы лучше видеть потрясение Пафнутьева.
– Что это?
– следователь брезгливо взял газетную четвертушку, повертел ее перед глазами.
– Где подобрал? Зачем?
– Вот!
– Худолей с картинной капризностью выгнув руку, ткнул указательным пальцем все в тот же клочок газеты. Лицо эксперта сияло от еле сдерживаемого восторга, но была, была в нем и легкая тень затаенного ожидания. Впрочем, вполне возможно, что Пафнутьеву это только показалось ведь он хорошо знал все тайные надежды эксперта.
– Паша, - шептал тот, потеряв самообладание.
– получилось... Удалось и свершилось.
– если ты не заткнешься, я пройду мимо и больше никогда тебя даже не узнаю, - тихо, но внятно произнес Пафнутьев.
– Паша, прости, - прошептал Худолей свистяще.
– Уж больно велика радость! За тебя радость, Паша! Твой гениальный замысел свершился самым блестящим, самым потрясающим образом... Смотри!
– Худолей развернул клочок газеты и Пафнутьев увидел неожиданно большой портрет женщины, который нашел Овсов в кармане Зомби.
– Читай... Надя Притулина, лучшая конфетка кондитерской фабрики имени Джордано Бруно!
– Это который сгорел?
– Пафнутьев рассмеялся, вчитавшись в несуразные строки текста под снимком.
– Кто сгорел? Я сгорел?!
– ужаснулся Худолей.
– Джордано Бруно сгорел... Лет пятьсот назад... Или около этого. Ну, да ладно. Чем нелепее, тем лучше.
– Ты хоть представляешь, чего мне стоило уговорить ихнего фотографа Боловина пойти на эту провокацию?
– А зачем было говорить, что это провокация?
– А я и не сказал! Ты что же думаешь, я круглый дурак? Да? Думаешь, что я кретин и идиот? Да? Тогда так и скажи! Скажи!
– Ладно... Как я понимаю, тебе это далось нелегко, - примиряюще проговорил Пафнутьев.
– Ох, Паша... Опять ты о своем! Просто не можешь ни о чем говорить, не намекнув на бутылку водки!
– Это я?
– возмутился Пафнутьев.
– Хорошо... Только я не понимаю, почему твоему другу и собутыльнику Боловину не пойти тебе навстречу и не опубликовать снимок? Тем более, что на гонорар ты тут же покупаешь бутылку, которую с тем же Боловиным и выпиваешь? Ты в самом, деле не сказал, что эта публикация - провокация?
– Что ты, Паша! Если бы я сказал, то мне пришлось бы ставить ему не бутылку, а ящик!
Пафнутьев с Худолеем подошли к самому крыльцу прокуратуры и остановились, пропуская посетителей - не то жалобщиков, не то ответчиков.
– Послушай, - негромко сказал Пафнутьев.
– Эта фотография - только полдела. Главное - вызвать поток возмущенных писем и звонков, чтобы читатели сообщили, кто это на самом деле... Твой Боловин должен проследить, чтобы гневные письма и звонки не затерялись в общем потоке... Ты понял?
– О!
– Худолей махнул бледно-розовой, как мороженный морской окунь, ладошкой.
– Не боись. Если прозвучит хоть один звонок... Боловина вызовет главный редактор и немедленно его уволит.
– Ну, уволит, - засомневался Пафнутьев.
– Может быть, не стоит до этого доводить, а?
– Паша, он его каждую неделю увольняет по два раза.
– За что?!
– За ошибки. За нарушение морального облика... И потом... Знаешь, резкость у него часто хромает... Снимки нерезкие получаются.