Банда - 2
Шрифт:
– И это советуете вы? Начальник следственного отдела?
– Да, Вика. Это советует тебе начальник следственного отдела. Человек, который кое-что знает.
– А им вы не хотите посоветовать поменять квартиру? Посодействовать в этом? На более удобную, с зарешеченными окнами, с хорошей охраной, с регулярной кормежкой? А, Павел Николаевич?
– Именно над этим и работаю.
– Успешно?
– Очень.
– Тогда я остаюсь в своей квартире.
– Смотри, Вика... Мне бы спокойней спалось, если бы я знал, что ты не рядом с ними...
– Павел Николаевич!
– весело рассмеялась Вика.
– Вы вынуждаете меня говорить неприличные вещи... Мне бы тоже спокойней спалось, если бы я знала, что вы рядом! Игра слов, да?
– Видишь ли, - смутился Пафнутьев и довольно заметно покраснел, - в каждой шутке есть только доля шутки.
– А все остальное? Правда?
– Да. Шутка - это только форма. А содержание... Содержание остается неизменно суровым. У меня тоже напрашиваются игривые слова... Но мне не хотелось бы их произносить игриво... А то мы все шутим, шутим, все боимся, как бы нас всерьез не приняли, как бы...
Резкий телефонный звонок прервал Пафнутьева.
– Слушаю, - сказал он уже другим голосом, суховатым и требовательным.
– Тут опять наш приятель не очень хорошо себя ведет, - Пафнутьев узнал голос стукача Ковеленова.
– Ив чем это выражается?
– Зверское избиение без видимых на то оснований, - помолчав, ответил Ковеленов.
– Не знаю, выживет ли...
– Кто?
– недовольно спросил Пафнутьев. Что-то не нравилось ему в сегодняшнем разговоре со стукачом, что-то настораживало. Ковеленов явно выпадал из своего обычного чуть снисходительного насмешливого тона Впрочем, это могло объясняться и необычностью обстановки, неудобством расположения телефонной будки, мало ли чем еще...
– Жертва, - ответил Ковеленов напряженным голосом. Обычно он говорил легко, как бы слегка посмеиваясь и над собой, и над той таинственностью, к которой прибегали оба, скрывая ото всех на свете свою связь, свое сотрудничество. Так уж у них установилось с самого начала - даже самое важное сообщать походя, бесцветным голосом, с улыбкой, а то с этакой кривоватой ухмылкой, какая бывает у людей, жалующихся на несварение желудка, запор или еще какую-нибудь хворь, о которой-то в приличном обществе и сказать неловко.
– Я там нужен?
– спросил Пафнутьев.
– Решайте... Думаю, для общего образования и не помешает... А там уж вам виднее, как оно и что...
Пафнутьев все больше настораживался. С одной стороны сам звонок говорил о том, что Ковеленов продолжает работать, сообщает ему о местонахождении человека, которого он ищет, и в то же время в его словах явно звучало какое-то несмелое, замаскированное предостережение.
– Из наших там есть кто-нибудь?
– Есть... Но они, по-моему, не знают как им поступить, как жить дальше...
– Они его взяли?
– Повода не находят. Вот если помрет, или еще чего пострашнее с нею, то есть, с жертвой случится, тогда, глядишь, и это самое...
– продолжал мямлить Ковеленов.
– Мне кого-нибудь прихватить с собой?
– Не помешает, хотя хватает тут вашего брата, - ответил Ковеленов с легкой, но четко услышанной заминкой. И Пафнутьев еще больше озадачился такая заминка проскакивает, когда человеку кто-то подсказывает, что говорить.
– Ты там один?
– Нет.
– Кто еще?
– Да много разных...
– Кого много? Твоих ребят, моих, случайных?
– Всех хватает.
– Ничего не понимаю!
– резко сказал Пафнутьев в трубку.
– Я тоже.
– А сам-то ты не попался?
– Трудно сказать...
– Даже так... Хорошо... Еду.
– Может не стоит?
– произнес Ковеленов странно вымученным голосом и этим окончательно сбил Пафнутьева с толку.
– Приеду разберусь. Откуда звонишь?
– Тут телефон случайно целый оказался, как раз в тылу кинотеатра "Пламя". Сквер, скамейки, мокрые, правда, замоченные, деревья... И будочка телефонная стоит... Дверь сорвана, стекла выбиты, как после бомбежки, а телефон, как ни странно, работает... Я возле большой клумбы, здесь в центре сквера большая клумба с красными цветами, они, по-моему, и зимой красным цветом цветут...
– Знаю!
– Вот здесь и развернулись печальные события, - уныло тянул Ковеленов.
– Для кого печальные?
– Для меня, конечно. А потом... Потом, кто его знает, кого эти события засосут, затянут, поглотят...
– Ладно, еду.
– Мне подождать?
– Подожди, но в сторонке. В дело не лезь. Вообще, постарайся не возникать.
– Нам всем этот совет не помешает, - произнес Ковеленов загадочные слова, но пока Пафнутьев соображал, как их понимать и что за ними стоит, он сам уже положил трубку. Помолчал, глядя в телефонный диск. Что его насторожило в этом разговоре, что было непривычным? Ковеленов говорил о клумбе с красными цветами и сказал, что они, по его мнению, цветут чуть ли не всю зиму... Непонятно. Ковеленов в разговоре допустил какой-то сбой, нарушение связности... Но Ковеленов не допускал сбоев. И проскочило у него еще одно словечко - замоченные скамейки. Замоченная, значит, насильственно убитая скамейка? Или он просто нашел возможность вставить в разговор само слово - "замоченный"? То есть, убитый. Кто убитый? Он сам, Ковеленов? Но я с ним разговаривал и это был именно Ковеленов... Кто же еще убитый, о ком он открыто сказать не мог?
Пафнутьев наскоро попрощался с Викой и вышел на улицу. В сквере, расположенном в тылу кинотеатра "Пламя", он был через пятнадцать минут. Кинотеатр стоял пустой, облезлый, афиш не было, фильмы здесь давно не крутили. Как и во всем городе - явные следы запустения, разложения, умирания страны. В громадных стеклах здания он увидел лишь разноцветные блики заморских машин - из кинотеатра устроили автосалон. Но возле здания Пафнутьев ничего странного, неожиданного не увидел. Бродили мокрые парочки под зонтиками, по привычке приволокшись к кинотеатру, на остановке троллейбуса сидели старухи с двухколесными сумками, набитыми пустыми бутылками - видимо, возвращались с промысла по окрестным кустам. Старухи смотрели прямо перед собой уставшими от жизни глазами и никакого волнения на их сморщенных лицах Пафнутьев не обнаружил. Где-то в глубине сквера топтались несколько парней в кожаных куртках... Прогуливал какую-то, мокрую несчастную болонку старик с тростью. И все.
Пафнутьев удивился, еще раз обошел вокруг холодного кинотеатра - ни драки, ни скопления народа, ни самого Ковелецова он не увидел. Пройдя по дорожке в сторону клумбы, он нашел телефонную будку, о которой говорил Ковеленов. Все правильно - дверь сорвана, стекла выбиты, но трубка... Тут он столкнулся с первой неожиданностью - трубка висела как-то уж очень безжизненно, так работающие телефоны не выглядят. Он подошел поближе, заглянул за будку. Все нормально - грязь, пакеты, небольшой филиал общественного туалета. Пафнутьев вошел в будку, взял трубку, послушал - она молчала. Телефон не работал. И похоже, не работал уже давно. Разбитые стекла, прожженный, расплавленный сигаретами диск, гвоздь, безжалостно вколоченный в монетную щель... Видимо, здесь самоутверждалось молодое поколение, выбравшее пепси-колу и рыночную экономику.