Банда потерпевших
Шрифт:
– Покушайте с дороги.
От этого «покушайте» мороз по коже.
Мюрид берет кувшин и наливает в рюмки. Пьем без тоста, закусываем. Осматриваемся. Вид с веранды на горы обалденный. Султан встает из-за стола, что-то тихо говорит мюриду. Кажется, это еще один его брат. Сколько же у него всего родных братьев? А сколько двоюродных? А сколько племянников? Считай, весь аул, целое бандформирование.
Султан возвращается за стол.
– Сейчас Ванёк починит вашу «буханку».
Появляется русский парень с цепью на ногах, весь в фурункулах. Я сразу узнаю его. Смирнова показывала фотографию.
Так вот ты где, Ваня Смирнов. Видать, ценный работник, если Султан не предлагает тебя ни на обмен, ни на продажу.
Мне надо привезти кого-нибудь из пленных. Для отчетности. Решаюсь спросить:
– Не думаешь его обменять?
Султан настораживается:
– Почему спрашиваешь?
– Просто так.
– Не надо меня обманывать. Если спросил, значит, интерес есть. Говори!
– Мать его разыскивает.
Султан удивлен, но не подает вида:
– Кто она?
– Чесальщица. Войлок чешет.
– Сколько ей?
– За сорок.
– Скажи, пусть другого рожает. Ванёк мне нужен, – говорит Султан.
В такие моменты во мне просыпается зверь патриотизма. Будь моя воля, прикончил бы Султана, не задумываясь.
– Ладно, давай о деле, – говорит Султан.
Отвечаю вкрадчиво:
– Брат твой в Чернокозово. Официальный обмен, наверное, не получится… – делаю паузу.
– Ну, давай дальше. Что дальше? Сколько надо? – рычит Султан.
– Миллион долларов.
Султан неожиданно со смехом соглашается:
– Это правильно. Ваха стоит больших денег. Договорились: миллион, так миллион.
– Но деньги должны быть настоящими.
Смех обрывается.
– Будут тебе настоящие. Ни одна экспертиза не определит.
– Султан, деньги должны быть в настоящих рублях. Тридцать миллионов.
– Где я тебе возьму ваши вонючие рубли? – спрашивает Султан. – Мы, по-моему, все расчёты ведем в долларах.
– Тут особый случай, – говорю я. – Ваха как бы сбежит из изолятора. Другого варианта быть не может. Сам понимаешь, начнут искать виноватых. Кто-то пойдёт под суд. Надо будет давать следователям, прокурорам, судьям. И ещё кому-то в Москве, потому что мягкий приговор будет наверняка опротестовываться. Нельзя в таких случаях расплачиваться фальшивыми бабками.
Султан молчит, раздувая ноздри. Потом встает:
– Подойди пока к зиндану, займись своим делом, а я посоветуюсь с ребятами.
Зиндан – вонючая яма с шевелящимися телами. Сидят мужики месяцами, не моются, спят на соломе, едят пшеничную похлебку, причем совершенно неподвижно. Пленники – не люди, зачем им свежий воздух и движение?
Спрашиваю, чувствуя себя последней сволочью:
– Ребята, мы – группа по розыску военнопленных. Я – майор Пряхин. Давайте я вас перепишу.
Слышу в ответ:
– Обмениваешь или выкупаешь? Если только выкупаешь, тут для тебя клиентов нет.
Ясно. Не хочет мужик, чтобы за него платили домом, квартирой, долгами. Уже всё решил и приготовился к самому худшему. Ну, правильно, хуже того, что есть, уже не будет.
Настаиваю:
– Давайте, ребята, я вас перепишу. Говорите ваши фамилии, адреса. Чего не бывает в жизни? Вдруг и вам повезет?
Этот майор приезжает не первый раз. Увозит только выкупленных. Делает только то, что ему Султан позволяет. По роже видно, что сам себя презирает за то, чем занимается. Иногда мне кажется, что я где-то его видел. Но где? Скорее всего, в Москве.
Его «буханку» я подшаманил, и теперь только изображал, что вожусь с мотором. Мало радости снова опускаться в зиндан. Я – как бы расконвоированный зэк в частной тюрьме Султана.
Год назад Ваха велел мне снять все солдатское, дал старое синее трико, зеленую футболку и дырявые кроссовки. Сказал, что теплой одежды не будет. Я подумал, что это такой юмор. Нет, Ваха не шутил. Зимой я весь покрылся фурункулами.
Используют меня больше на домашних работах. Рублю дрова, топлю печи, мою посуду. Ну и, конечно, держу в исправности «буханку». Сделал для неё силовой бампер, веткоотбросы, верхний багажник на всю крышу, лебедку. Теперь «духи» зовут «буханку» скалолазкой. Кормят меня бульоном из костей, кормовой тыквой и разведенной в воде мукой. Сплю я в зиндане, где можно задохнуться от испарений.
Я здесь уже почти год, а никак не могу привыкнуть к одной мысли. Я в плену в своей собственной стране!
По ночам высоко в небе пролетает самолет-разведчик. Я узнаю его по протяжному гулу мотора. Чего он тут ищет? Что может найти в кромешной тьме? На ночь «духи» на всякий случай выключают генератор.
У меня отросла борода и усы. Теперь не видно моих выбитых передних зубов. И теперь я знаю, откуда у Вахи приступы злобы. Это наркотический психоз. Всё-таки воюет с 12 лет. Пытается снять стресс и… под наркотой становится еще страшней.
Я уже хотел сказать охраннику, что машина готова. Но в этот момент открылись ворота. Въехали два джипа, полные бородачей. Арабы. Точнее, этнические чеченцы из Иордании. Султан встретил их с радушной улыбкой, обнимая каждого на чеченский манер.
Увидев Пряхина и его напарника, арабы разнервничались не на шутку, потребовали от Султана объяснений. Султан сказал, что у него с кафирами свой бизнес. Ну, вот все встало на свои места: майор – шкура. И напарник его – шкура.
На этот раз арабы привезли какие-то коробки. Люди Султана занесли их в дом. Чувствовалось, что коробки тяжелые. Слышу слово «контейнеры». Что бы это значило? Среди арабов странный новичок, не похожий на боевика. Он облачается в белый медицинский халат. К нему по одному поднимают пленников. Он берёт у них на анализ кровь. Что бы это значило?
Увидев меня и Геру, арабы схватились за ножи. То ли поиздеваться захотелось, то ли всерьез. Головорезы пострашней чечей. Гера Рытиков наложил в штаны. Признаться, я тоже включил было заднюю скорость, но куда тут бежать?
Султан с ними о чем-то совещается. Похоже, просит денег, настоящих рублей.
У меня, кажется, появился шанс сделать доброе дело. Освободить кого-нибудь из зиндана. Султану это ничего не стоит. Требуется только, чтобы у него было подходящее настроение.