Баронесса Настя
Шрифт:
— Я тоже вышел из армии, навсегда, теперь уж точно... в строй мне не вернуться. Да, отслужил. Сорок лет, как медный котелок.
«Медный котелок. Пословица наша, русская», — думала Настя, стараясь не горбиться, не прятать глаза. Когда генерал говорил, она смотрела на него прямо, держалась уверенно и свободно. И к немалой своей радости замечала — или, может, ей так казалось, — что генерал не выдерживал её открытого взгляда: склонялся над тарелкой и ел быстрее, и стучал сильнее ножом и вилкой, и даже будто бы румянец ярче проступал у него на щеках.
И Настя не ошибалась. Её и тут не подводил нюх разведчика, но больше — интуиция женщины, привыкшей производить впечатление на мужчин.
— Вам сколько лет? — выдохнул Функ.
— Девятнадцать.
Ответила глухо и суховато.
— Вам не нравятся мои вопросы?
— Нет. Отчего же?
Функ чуть не поперхнулся от досады на себя, на свою солдатскую бестактность. Кисло улыбнулся, склонил набок седую голову и как-то неопределенно хмыкнул.
— Хорошо, хорошо, я больше не стану донимать вас вопросами. Оставляйте для себя немножко тайны. Но скажите мне честно: вас очень ожидает тётушка?
— Нет, не очень. Она теперь в Швейцарии и, кажется, вышла замуж.
— О! Это отлично! Это как раз то, чего бы я хотел. Я, видите ли, имею намерение пригласить вас жить в моём замке. А? Что вы на это скажете?
Генерал проговорил это твёрдо, своим хорошо поставленным басом и вытаращил на Настю мутно-зелёные глаза. Очевидно, он собрался с духом и перешёл на свой обычный генеральский тон.
Настя не растерялась. Она тоже в упор смотрела на генерала.
— Какую же роль вы бы отвели мне в вашем доме?
— Роль? Да, да... Роль — это мы придумаем. Ну хоть бы и так: вы — моя племянница. Её ведь тоже звали Кейдой.
— Но она погибла от взрыва бомбы. Вы сами это сказали.
— Да, погибла. Так все считают. Но кто видел её труп? Там все сгорели под обломками дома. А мы скажем: Кейда жива, она была в день бомбежки в отъезде.
— А что подумают те, кто её видел? Я же не та Кейда. Что тогда?
— Её никто не видел. Встречался с ней только мой сын Вильгельм, и то лет пятнадцать назад.
Настя не отвечала, она сосредоточенно ела. Предлагаемый генералом авантюрный сюжет был ей по душе...
Обед подходил к концу. У плеча генерала словно привидение выросла фрау Мозель. На Настю не смотрела, но Настя ощущала каждой клеткой своего существа, что фрау думает о ней, видит её, слышит её дыхание. «Кто она, каково её влияние на генерала, какая роль в замке?» — Настю теперь особенно остро занимали эти вопросы. Хотя она понимала: тайну фрау Мозель прояснит только время.
Генерал, не поворачиваясь к фрау, сказал:
— Вы не находите, что фрейлейн Кейда на меня похожа?
— На вас?
— Да, на меня, — твёрдо отчеканил генерал.
— Если вам угодно... — испуганно пролепетала фрау.
— Не мне угодно, а природе было угодно придать ей мои черты. Она же дочь моего брата.
— Дочь Конрада?
— Да, да, с вашего разрешения. Вы что, чёрт побери, не видите что ли! Это же Кейда! Моя племянница. Бог не дал мне дочери, но я всегда помнил: у меня есть Кейда.
— Да, герр, я теперь вижу. Девочка очень похожа на вас. В ней ваша стать, глаза, волосы. Мы сегодня во время ужина представим её Функам, Они будут рады.
— Посадите её справа от меня, напротив тётушки Хедвиг, но скажите старушке, что я запретил ей болтать за столом. Пусть не задаёт Кейде дурацкие вопросы. И вот ещё, и это очень важно: Кейда займёт апартаменты моей жены. Все комнаты! И салон, и столовую, и музыкальный зал. И потрудитесь достать ей одежду. Мы потом всё закажем, а пока — откройте все гардеробы.
Генерал помолчал, обдумывая то главное, что он хотел бы потребовать от фрау Мозель.
И сказал:
— Надеюсь, фрау Мозель, вам удастся создать для моей племянницы обстановку родной семьи.
Последняя фраза была произнесена тоном команды.
До ужина оставалось четыре часа. Фрау Мозель показывала Насте апартаменты бывшей хозяйки замка, баронессы Минны Функ. Её живописные портреты висели на стенах во всех комнатах, — баронесса пристально и как бы с удивлением взирала на юную особу, вторгавшуюся в её покои. В самом большом помещении, в музыкальном зале, хозяйка во весь рост стояла над роялем и вытянутой перед собой рукой как бы защищалась сама и защищала рояль от непрошенной гостьи. Художник изобразил баронессу поющей, но Насте казалось, что она кричит, и рука её повелевала остановиться и не ступать на ковёр.
— Баронесса Минна прекрасно играла на рояле, — произнесла фрау Мозель.
— Вы долго знали баронессу? — спросила Настя, подчеркивая тоном голоса свою уверенность и силу.
— Я прислуживала ей с юности. Но Господу было угодно взять ангельскую душу на небеса. Я осталась сиротой.
Жалостливый оттенок слышался в словах фрау Мозель, но чуткий слух Насти уловил и нотки примирения, призыв к согласию и дружбе.
— Я не знаю, сколько тут буду жить, но вы, фрау Мозель, не беспокойтесь, я не стану докучать вам излишними просьбами.
Фрау Мозель молчала. И одну за другой открывала дверцы тянувшегося во всю стену гардероба
— Вот здесь её девичьи одежды, — может, что подойдёт для вас.
Настя снимала с крючков платья — одно, другое, примеривала. Минна была такого же роста, что и она, и фигура, и длина рук — всё было одного размера, и очень скоро Настя стала выглядеть как немецкая девушка-аристократка двадцатых-тридцатых годов. Насте нравились длинное, льющееся к ногам платье цвета спелой сливы и бежевый кружевной воротник, плотно облегавший её шею, и бархатный жакет в тон платья.