Баронесса Вревская: Роман-альбом
Шрифт:
Все мои здесь здоровы; надеюсь, что и Ваши там поправились и хворость их прошла.
Будьте здоровы и Вы: не говорю Вам: прощайте — а до свидания. Целую нежно Ваши хорошие руки и остаюсь
душевно Вам преданный
Ив. Тургенев.
Париж.
Среда, 19-го/7-го мая 75.
На днях виделся с В. В. Шереметевым, милая Юлия Петровна. Он был здесь проездом и говорил мне о Вас. Он, вероятно, скоро увидит Вас и привезёт мой поклон. На личное свидание в Карлсбаде я уже не надеюсь; Ваше последнее письмо рассеяло мои ожидания. Не сомневаюсь в том, что Вы охотно бы туда приехали — и за то, что Вы мне это говорите, я благодарю Вас; но не сомневаюсь также и в том, что Вам не удастся освободиться от Ваших дел и обязанностей. Хотя мне это очень грустно — однако приходится примириться с необходимостью: быть может, я Вас увижу зимою в Петербурге, куда я приеду, если к тому времени окончу свою работу. Теперь я собираюсь в Карлсбад: через неделю выезжаю. Здоровье — пока ничего; подагра молчит. Авось она и там не заговорит. Мысль, что я Вас не увижу в Карлсбаде — мне неприятна, но кто знает, может быть, это и к лучшему. В гигиеническом отношении наверное к лучшему: скука, говорят, отличное подспорье водам и всяческому леченью.
Напишите мне слова два в Карлсбад, poste restante: я там останусь 6 недель. Желаю Вам от души всего хорошего; Вы мне жмёте руки — а я их целую у Вас с великой нежностью и не без грусти.
Ваш
Ив. Тургенев.
Париж.
50, Rue de Douai.
Вторник, 25-го/12-го мая 75.
Два слова, сегодня, милая Юлия Петровна, — сегодня 25-е нов. ст., а Вы выезжаете 25-го старого, т. е. через 12 дней, — письмо это может ещё застать Вас — я выезжаю отсюда послезавтра и через неделю буду в Карлсбаде в Konig v. England, — где буду ждать от Вас весточки — с нетерпением.
А пока целую Ваши руки и остаюсь
искренне Вам преданный
Ив. Тургенев.
Bougival (pres Paris).
Les Frenes.
16, Rue de Mesmes.
Понедельник, 19-го июля 75.
Спасибо, милая Юлия Петровна, за то, что Вы не усомнились послать мне Вашу тоскливую записочку. Я умею ценить подобную откровенность и дорожу ею. Ваше уныние просветлеет — «il n’y a pas d’hommes irrempelasables» — как говорили во времена Революции, — и я уже, конечно, не принадлежу к ним. На первых порах не хочется отстать от привычки; но Вы ясно глядите на вещи, здраво судите о самой себе и о других: всё придёт в свою колею.
Я приехал сюда благополучно — и нашёл всех своих владетельниц в лучшем виде.
Остаюсь я здесь до конца октября — постараюсь работать.
Надеюсь увидать Вас в Париже — перед Сингапуром. Я рекомендую Вас Мещёрскому — а его Вам: он малый, кажется, умный и добрый. От души желаю Вам всего хорошего и целую Ваши руки.
Преданный Вам
Ив. Тургенев.
Буживаль. Bougival (pres Paris).
Les Frenes.
Пятница, 6-го авг. 75.
Мне здесь хорошо — только уж очень лениво и смирно — и погода сквернейшая. (В эту самую минуту над нашим садом проходит гроза вроде карлсбадской, помните?) Воображаю, как Вы кутили в обществе Лихновского и как кружили головы всем этим великосветским аббатам и прочим дипломатам! Но за бешенство, возбуждённое в «террасе с балконом» и других соотечественниках, — примите искреннейшее спасибо. (Кстати, Вы мне ничего не пишете об Алексее Толстом — что, он тотчас после меня уехал?) — Кстати ещё: сами Вы слышали Скобелеву, дурно отзывающуюся об г-же Виардо — или только другие Вам это передавали? Это мне очень нужно знать — и я бы весьма просил Вас не забыть известить меня об этом. Вы в Мариенбаде живете в Klinger’s Hotel — в 40 году, т. е. 35 лет тому назад!! я ходил туда обедать. Не тот я был тогда, что теперь! И для чего я жил в Мариенбаде — от чего лечился — Господь ведает — я был тогда болен одним: неумело воспользованной молодостью. Кажется — и Вам эта болезнь знакома?
Вам так хочется в Индию, что людям, которые Вас любят — а я считаю себя в первых рядах этих людей, — остаётся только желать, чтобы Вы как можно скорее туда попали, хотя исполнение этого желания не может не быть неприятно для Ваших европейских друзей. С другой стороны, во мне таится тайное чувство — что, раз столкнувшись лицом к лицу с этой пресловутой Индией — и насладившись ею, — Вы, пожалуй, подумаете: «только-то?!» — и возвратитесь в наши прозаические страны, в нашу серенькую жизнь. Вы узнаете шубертовскую мелодию:
Da no du nicht bist ist das Gluck.Если брат Ваш Владимир тот самый, который посетил меня в Петербурге, поклонитесь ему дружески. Надеюсь, что его здоровье скоро поправится.
«Trotz alleadem», как говорят немцы, говорю Вам: до свидания! Когда, где — не знаю — но, вероятно, скоро — и быть может, в Париже. А пока с дружеской нежностью целую Ваши руки и остаюсь
искренне Вас любящий
Ив. Тургенев.
Р. S. Я остаюсь в Буживале до половины ноября нов. ст. Сейчас услыхал о смерти княгини Орловой, жены нашего посланника. Мне очень её жаль. Хорошая была женщина. Я был её шафером в 1858-м году.
Bougival (pres Paris).
Les Frenes.
Четверг, 9-го сент. 75.
Милая Юлия Петровна, Вы начинаете Ваше гамбургское письмо упрёком, которого я не заслуживаю, потому что всегда аккуратно Вам отвечаю; но этот раз мне даже особенно неприятно думать, что мой ответ, адресованный в Мариенбад, Klinger’s Hotel — Вам не попал в руки, потому что там было несколько слов, которые были предназначены исключительно Вам. Не будучи уверен, что и настоящее письмо, адресуемое по Вашему указанию в Ялту, — достигнет своей цели, я ограничусь пожеланием Вам всего хорошего, начиная с путешествия в Индию — а самому себе — Вашего приезда зимою в Париж, так как мне очень было любопытно узнать и увидеть — каким образом Вы понимаете слова: «решительность в разных видах», — на которую Вы будто собираетесь быть способной. Так как Вам угодно выразить своё сочувствие ко мне, то позволю себе прибавить — что я здоров, бездействую — но что-то ужасно скоро стал стариться; так, что если это будет продолжаться в подобных размерах, то через год непременно превращусь в нравственный гриб. Физическим грибом я уже давно. А легкомысленности престарелого лакея, кн. Вяземского, мне природа, к сожалению, не дала.
Итак — до свидания — но где, как, когда? Бог весть! В одном Вы только не сомневайтесь — а именно в том, что этому свиданию никто так искренне не порадуется, как душевно преданный Вам
Ив. Тургенев.
Bougival. Les Frenes.
16, Rue de Mesmes.
Воскресенье, 17/5-го окт. 75.
Итак, мои письма не пропали, милейшая Юлия Петровна, — и Вы отозвались. Это очень хорошо. Пишу Вам ещё раз в Ялту — хотя Вы и уверяете, что уезжаете 12-го числа; авось моё письмо Вас ещё там зацепит — или Вам перешлют его на Кавказ. Буддизм — религия отличная — и посмотреть на Индию — особенно во время поездки принца Валлийского, — вещь интересная; однако мне сдаётся, что Вы словно поколеблены и что, пожалуй, придётся увидать Вас в Париже. Если Вы, точно, приедете — то непременно надо будет устроить завтрак tete a tete в каком-нибудь трактирчике: мне кажется, мы проведём приятных два часа. Подумайте-ка об этом! Сегодня я здоров — но в грустном настроении — на дворе осень, «Унылая пора, очей очарованье» — и к тому же я узнал о кончине бедного А. К. Толстого. Кажется, давно ли в Карлсбаде... Но уже тогда он был очень плох. Помните «чтение»?! Литератор он был посредственный — а человек отличный. Я напишу о нём несколько строк в «Вестнике Европы». Что будет делать теперь его вдова? Быть может (ceci est strictement entre nous) пустится в кутёж. Поздно немножко.
Кстати, я забыл тогда написать Вам: я ни слова г-же Виардо не сказал о г-же Скобелевой — я хотел только узнать, правда ли, что она всюду бранит её. Она здесь была и промелькнула.
Соллогуб тоже здесь — ужасно дряхлеет и разваливается. Прочёл Салтыкову (Щедрину) и мне преплохую свою комедийку, в которой он ругает молодое поколение на чём свет стоит. Салтыков взбесился, обругал его, да чуть с ног не свалился от волнения: я думал, что с ним удар сделается... Он мне напомнил Белинского... Тяжёлая была сцена!