BASE 66
Шрифт:
Кристоф однажды уже совершил подобную поездку один. Он взял с собой парашют и был твёрдо намерен сделать прыжок с Брураскарет — маленькой площадки на вершине Тролльвеггена. Жил он в палатке в палаточном лагере. Подъем от Тролльстигена, откуда идут все тропинки к Брураскарет, занимает у нетренированного городского жителя два-три часа. Тропинки эти меняются от гравийных до снежно-ледяных, смотря по времени года. Место прыжка трудно найти только по карте, но в Ондальснес полно молодёжи, надеющейся увидеть, как кто-то прыгает с 2000-футового утеса, и поэтому ему были бы рады показать дорогу. Однако Кристоф был настроен найти это место сам. Он потратил больше недели, чтобы найти Брураскарет, а затем провёл ещё день и ночь в спальном мешке в опасной близости от обрыва. На следующий день он спустился вниз тем же путём, каким шёл наверх, и уехал в Париж. Его решение
Скотт и Кристоф уехали в конце сентября, когда погода в норвежских горах может быть плохой. Несколько человек советовали Скотту не прыгать с Тролльвеггена. Француз по имени Филипп почти убедил его отменить поездку, рассказав, как он провел 16 часов на выступе скалы на 1300 футов над землей как раз после прыжка с этой скалы. Его парашют после раскрытия оказался направлен носом прямо в отвесный склон горы, и он чудом сумел приземлиться на выступе площадью только 20 квадратных футов. Неудачный прыжок почти стоил ему жизни. Точнее, он стоил ему 100 000 норвежских крон, которые правительство этой страны потребовало заплатить за операцию по его спасению. Норвежские ВВС послали вертолет, который после нескольких рискованных маневров сумел снять его оттуда.
Я каждый день думал о Скотте после того, как он уехал. Хоть я и ещё плохо его знал, всё равно очень беспокоился и восхищался его храбростью. Это был его первый BASE-прыжок, и им двигал только огромный энтузиазм. Спустя десять дней после его отъезда я получил открытку: «Привет, Йефто. Я сделал три прыжка и теперь собираюсь пить норвежское пиво. Скотт». У меня отлегло от сердца. Скотт жив, и у него теперь есть буква E (Earth, скала) аббревиатуры BASE.
Когда мы снова встретились в квартире Скотта на авеню де Сакс, он подробно описал свои прыжки. Первые два раза он, прыгая головой вниз, неожиданно для себя кувыркнулся так, что оказался спиной к земле, а головой к скале. Скотт сказал, что никогда так не боялся, как тогда, когда понял, что падает навзничь на 1300 футов над землей, окруженный скалами. Так или иначе, он остался цел и невредим. Третий прыжок прошёл хорошо.
Медленно, но верно мои представления о BASE-прыжках начинали меняться. Они все еще казались очень опасным и совершенно сумасшедшим делом, но в то же время что-то в этом меня притягивало. Скотт с энтузиазмом говорил о полной тишине перед прыжком, страхе, падении и всплеске адреналина после приземления. Он начал переписываться с человеком по имени Карл Бениш из Калифорнии. Карл Бениш был известен как превосходный парашютист-оператор. Он снял несколько забавных и интересных фильмов о свободном падении, включая известный «Sky Dive!» В 70-х годах и в начале 80-х он был, без сомнения, ведущим оператором мира. Он вечно находил новые способы съёмки, размещая камеру на самолете, на груди или голове и даже в куполе.
У Карла было несколько хороших друзей, которым, как и он, приелось свободное падение из самолетов и хотелось попробовать что-то новое. В 1978 году, вдохновленные рассказами о прыжках со скалы Эль-Капитан в Йосемитском национальном парке, они сделали несколько успешных прыжков с этого известного 3000-футового утеса. Альпинисты — частые гости в этом крутом и трудном для подъёма месте, но Карл и его друзья сделали его местом рождения нового вида спорта. Скоро они обнаружили, что вокруг полно всего, с чего можно прыгать. Телевизионные башни, мосты, здания…
Это изобилие возможностей для новых, невиданных ранее прыжков навело Карла на мысль, что нужно сформулировать какие-то основополагающие принципы нового вида парашютного спорта — BASE-джампинга.
Карл и его жена Джин, объединившись с двумя друзьями, Филом Смитом и Филом Мэйфилдом, основали «клуб BASE». Прыжок с каждого из четырех типов неподвижных объектов давал членство в этом клубе и право носить знак отличия бейсера на рукаве. Эти четыре друга прыгнули со всех мостов, зданий, антенн и скал, которые смогли найти. Карл снимал, как Джин прыгала, и наоборот. На рассвете они прыгнули со здания офиса в центре Хьюстона, утром пошли туда на работу, а после работы сделали еще один прыжок. Понимая, что техника тут нужна несколько не такая, как в «классическом» свободном падении из самолета, они встречались по вечерам и обсуждали новые способы укладки парашюта, методы отделения и самую низкую «безопасную» высоту прыжка. Фил Смит, Фил Мэйфилд, Карл Бениш и Джин Бениш стали, таким образом, первыми четырьмя членами клуба BASE. Эти четыре человека были пионерами очень опасного спорта, к которому обычные честные граждане относятся с восхищением, но и с огромным недоверием.
Карл писал Скотту в письме, как сделать BASE-прыжки как можно более безопасными. Жаль только, что во всей Европе было только десять бейсеров и непросто было найти кого-то, кто мог предложить подходящие объекты для прыжков. Не было какого-то справочника, откуда можно было бы узнать о других бейсерах, и Интернет еще не был изобретен. Однажды вечером, прочтя одно из писем Карла, Скотт рассказал мне, почему его перевернуло на спину в первых двух прыжках с Тролльвеггена. Он прыгал со скалы так же, как из самолета: головой вперёд. Карл написал, что в BASE-прыжках при отделении голову надо поднимать вверх, а вперёд выставлять грудь. Письмо кончалось фразой: «Иначе ты рискуешь перевернуться на спину». Я сказал Скотту, что ему крупно повезло. Он рассмеялся и ответил, что не привык искать лёгких путей, но обещал быть в будущем осторожнее.
Скотт работал на Ива Сен-Лорана больше года, почти два, но все еще не нашел постоянного места в компании. Он старался найти там интересную работу и в результате постоянно переходил из одного отдела в другой. Он начал как помощник заместителя директора по маркетингу, а затем через короткое время перешёл в отдел духов. Наконец он понял, что здесь у него нет реального будущего. Не помогало и то, что он был личным другом Ива. Он не вписывался в богатый, истеричный, шизофреничный мир моды. Несмотря на это, Ив часто приглашал его на обед к себе в квартиру на Рю Бабилон в Седьмом районе. За кулисами мира моды ходил злобный слух, что Скотт был новым любовником Ива. Таблоиды часто критикуются за то, что распространяют ложные слухи, но собственные трепачи мира моды сплетничают не меньше. Если бы я лично не знал Скотта, то, возможно, верил бы им. Он жил в квартире, принадлежащей Иву Сен-Лорану, и за неё платила компания. Однажды Ив пригласил его на Рождество в свой летний дворец в Марракеше, а в другой раз он провел несколько уикэндов в одном из домов Ива в Довилле на побережье Нормандии. Красивые коллажи с подписью YSL, которые я видел на стенах квартиры Скотта, Ив сделал сам из цветного картона. Я думаю, что Скотт был одним из немногих, которые относились к Иву как к обычному человеку, и за это Ив его ценил. Вокруг него было полно людей, которые делали все возможное, только чтобы он их заметил. Скотт говорил, что Ив никогда не знал, кто из его окружения был честным, а кто только притворялся таким. Люди даже начинали коситься на Скотта, потому что Ив проводил так много времени в его компании.
Ситуация была невыносимой. Больше всего Скотт хотел жить обычной жизнью. Он устал от постоянных вечеринок, которые не приносили ничего хорошего, а только боли в голове и желудке. И в октябре 1983 года Скотт распрощался с миром моды.
Он решил месяц отдохнуть и посвятить его живописи и изучению итальянского языка. Как художник он в основном занимался бумажными коллажами, но также писал акварелью красивые картины, изображающие различные виды Парижа. Студией служил пол спальни. Скотт купил курс обучения итальянскому языку, куда входили учебник и три магнитофонных кассеты. Учебником он не очень пользовался, но с помощью кассет скоро заговорил на приличном итальянском языке, хотя и, как все отмечали, с жёстким американским акцентом.
Мы со Скоттом очень подружились. У нас оказалось много общего, одинаковые привычки, как хорошие, так и плохие. Постепенно я понял, каков настоящий Скотт: парень в ужасно изношенных джинсах с банкой холодного пива, желательно китайского «Циндао», и банджо. Без банджо Скотт не был Скоттом. Он играл на нём с пятнадцати лет и достиг весьма высокого уровня. Стоило мне попробовать следовать взглядом за его пальцами, когда они быстро бегали по струнам, как у меня начинала кружиться голова. Игра на банджо была для него способом расслабиться. Сидя в своём любимом месте на большой кровати, он мог играть несколько часов. Он часто играл для меня и затем спрашивал моего мнения. В исполнении Скотта я впервые услышал музыку в стиле блюграсс, которая для моего уха была смесью кантри и рока. Жаль только, что я вряд ли мог в полной мере оценить музыку и мастерство Скотта, поскольку мало в этом понимаю.