Башня континуума
Шрифт:
Гетто оставалось одним из самых закрытых и окруженных ореолом тайны мест Империи. Случайные люди туда не попадали. Кандидатов тщательно тестировали, первым делом — на устойчивость к услад-плюс, которая могла оказаться довольно низкой у самого здорового и физически тренированного мужчины. А ведь неизлечимая услад-плюсовая зависимость означала смертный приговор. Прибавить к этому постоянные поломки оборудования из-за паров услада, враждебность не-существ, прожорливых монстров, повальное пьянство, отсутствие женщин… все это означало многочисленные человеческие потери.
Невзирая на смерти и прочие издержки, добыча услада-плюс была отлично налаженной индустрией, работающей исправно, как часы. Промышленный монстр, вроде «Ланкастер Индастриз», тоже не отказался бы заполучить свой ломоть пирога. Корпорация давно жаждала выкупить и получить во владение драгоценные рудники услада. Последним, кто загорелся этой идеей, был Кеннет Ланкастер. Дэниэл подозревал, что скоро папаша проклял день и час, когда в голову ему взбрела эта затея. Эпллтон превратился и для Корпорации, и лично для него в гордиев узел, и разрубить этот узел оказалось ему не под силу. Кеннета зажали, будто в тиски, невероятно опасные и кровожадные луизитанские наркобароны, и невероятно опасные сотрудники Отдела Благонадежности.
Ситуация, в которой оказался отец, была с одной стороны — сложна и запутанна, с другой стороны — примитивна, как инфузория-туфелька. Холлис, который тогда еще занимал должность директора Гетто, потребовал от него помощи в устранении Моримото и ликвидации Синдиката — задача благородная, возвышенная, но при могуществе Крайм-О — необычайно тяжелая и опасная. Наследный принц Моримото был согласен поделиться доходами, но, в свою очередь, требовал от отца голову Холлиса на серебряном блюде, а также помощи и поддержки в своих темных начинаниях. Приобнимая отца за плечи, Моримото нашептывал, что они могли вдвоем править не только рудниками, а и целой Империей, избавившись от кое-каких излишне назойливых государственных институтов.
Отцу страсть как не понравились эти нашептывания. Он был не политик, а делец, он хотел заработать, а не встревать в кровавый и полномасштабный антиправительственный мятеж с крайне сомнительным исходом. Что до Холлиса, то его цели были еще более неясными. Уже тогда, находясь в должности директора Гетто, он заводил разговоры об эмансипации не-существ, то есть предоставлении им равных прав и свобод с остальными гражданами Империи.
Отец возражал против предоставления прав и свобод даже людям, что уж говорить о не-существах! Как он мог петь в унисон с полоумным наркоманом вроде Холлиса? Хорошо, отец был бы счастлив избавиться от Моримото и Холлиса разом, но подобного рода масштабное предприятие оказалось ему не по зубам. В итоге длительной и подковерной борьбы были арестованы, осуждены и казнены несколько видных деятелей Синдиката, лишились постов кое-какие высокие чиновники Отдела, случилось с десяток громких и до сих пор нераскрытых заказных убийств; уж не упоминая сотни погибших и пострадавших в перестрелках рядовых служащих ОБ, наемников Моримото и сотрудников службы безопасности Корпорации. Дело закончилось пшиком. Синдикат устоял, Холлис пошел на повышение, возглавив Отдел; а отец окончательно утратил веру в человечество и начал неделями пропадать в винном погребе, беседуя с бутылками.
«Думаю, это к лучшему, — бормотал он, напиваясь до положения риз, — чертовски странное место это чертово Гетто, чертовски странные твари там живут, и чертовски странные дела творятся, и ни за что не хотел бы я оказаться там, когда все станет по-настоящему чертовски-пречертовски странным…»
— Правду говорят, будто не-существа похожи на людей? — спросил Дэниэл у Кольта, припоминая те давние отцовские слова.
— Среднестатистическое здоровое не-существо и впрямь довольно похоже на человека… пещерного человека восьми-девяти футов росту, поросшего густой зеленой шерстью. Пропорции их тел, их морды все еще хранят отпечаток утраченной человечности. Однако в изобилии появляются на свет уроды и калеки, выражаясь по науке — нежизнеспособные формы. Большинство таких рождаются мертворожденными или умирают в первые дни жизни. Но есть другие. Стойкие мутации, тем не менее, не требующие специфического лечения, совместимые с жизнью… верней, с работами в шахтах. Порой процесс изменений проходит резко, скачкообразно… и заходит… весьма далеко. Самых экзотических особей прибирают к рукам сотрудники Отдела Благонадежности, держат взаперти в специальных бункерах, где исследуют и ставят над ними опыты. Тех я не видел. Но и того, что видел, с лихвой хватило бы на театр кошмаров. Твари со жвалами, рептильими хвостами или жабрами, щупальцами, перепончатыми, как у насекомых, крыльями, россыпью фасеточных глаз на почти человеческих лицах…
Серо-голубые глаза Кольта стали делаться будто бы стеклянными, а лицо приобрело восковый оттенок.
— Еще двадцать лет тому назад, когда я там служил, вовсю курсировали жуткие слухи… не-существа меняются. Эти твари менялись много столетий, что жили в изоляции. И продолжали меняться, когда Эпллтон поработили механические слуги Черного Триумвирата. И продолжают меняться те пятьсот лет, что существует Гетто. Только до поры времени это мало кого беспокоило. Считалось, будто эволюционные процессы занимают многие сотни тысяч, если не миллионы лет. Но буквально в последние годы эволюция несуществ ускорилась. Стремительно. В разы. Словно кто-то взялся прокручивать пленку вперед на огромной скорости. Процент брака уменьшается, напротив, процент жизнеспособных форм возрастает. Не-существа становятся более устойчивыми к отравляющим газам, к облучению и радиации. Они умнеют. Их все трудней убивать и контролировать. Трудно представить, во что именно они трансформируются, и что произойдет, когда этот процесс завершится. Одна из тех адских тварей вырвалась из бункера, она…
В двери кабинета неосмотрительно проснулась чья-то голова, полковник мгновенно рассвирепел и схватился за винтовку. Голова ахнула и тотчас убралась. Дэниэл решил, что лучше и ему откланяться подобру-поздорову, тем более от рассказов Кольта бросало в дрожь.
— Спасибо за поразительно интересный разговор, господин полковник.
— Не за что, сынок. Скажи-ка, ты жениться не надумал?
— Жениться? — переспросил Дэниэл потрясенно.
— Да. На какой-нибудь тихой, порядочной девушке.
— Зачем?
— Согласен, затея поганая, как и вся эта поганая жизнь, но это бы хоть отвлекло тебя на некоторое время.
— Отвлекло? От чего?
— От самого себя, парень. Человек, увы, животное социальное. Нехорошо ему быть одному. У меня хотя бы есть моя винтовка и патроны. А у тебя что?
Киту пришлось провести остаток дня в мэрии, обхаживая упитанных, равнодушных к человеческим страданиям чиновников. Ради лорда Ланкастера председатель Высшего Архитектурного Совета прервал отпуск, так что иск к Деловому Центру отозвали, но эта долгоиграющая шарманка затянулась до полуночи. Домой Кит вернулся далеко не в радужном расположении духа. В гостиной Терри и Дэниэл играли в триктрак. Тереза выигрывала и наивно радовалась этому, но Дэниэл изрядно выпил, расслабился и, вдобавок, судя по лукавому блеску в глазах, отчаянно поддавался ей.
— Добрый вечер, дорогой.
— Добрый вечер, дорогая, добрый вечер… ммм… мистер Ланкастер, добрый вечер, эмбрион.
Малышка толкнулась у Терри в животе, словно отвечая на приветствие.
— Кит.
— Что? — спросил Кит, с грохотом опуская портфель на кофейный столик. Чуть с меньшим пафосом он вручил жене поцелуй, цветы и кулек засахаренной вишни.
— Спасибо, дорогой, но нашей дочке не нравится, когда ты называешь ее эмбрионом.
— Опомнись, дорогая, это просто неразумный эмбрион, — сказал Кит, стягивая и небрежно бросая пиджак на подлокотник кресла. Немедленно примчался лакей и угодливо поинтересовался, чего изволит хозяин. Кит изволил стакан минеральной воды со льдом и кофе.
— Дорогой, ты голоден? — привычно спросила Терри, на что получила предсказуемый ответ.
— Нет. Я поужинал с обер-бургомистром и председателем Высшего Архитектурного совета.
— Это как-то связано с тем судебным иском? — спросила Терри, секунду помедлив.
— Ты слышала об иске?
— Об этом иске целый день рассказывали в новостях сегодня, как будто это невесть какое событие, — сказал Дэниэл, — и Торнтона показывали тоже. Этот придурок распинался перед репортерами в том духе, мол, ты несешь людям добро и счастье, а всякие скоты мешают тебе. Придурок.