Башня вавилонская
Шрифт:
Университет на канале, я ж им отбой дал… Ну еще раз дам, пусть все полюбуются.
— О. Щербина. — белобрысая девица с косичками аж дрожит от злости. — Какая сволочь там у вас соболезнования моим родителям прислала, а?
На другом экране Левинсон говорит Шварцу:
— Ну что, пошли? — далеко идти не надо, тут и в коридоре можно, переговорные экранированы на совесть. Поднимает взгляд на девицу, улыбается ей навстречу, просто любящий папаша.
— О. Чудеса косяком, — отвечает Максим. — Святые угодники исцелили? А воскресших покойников ждать? Это биологическая угроза…
Только Шварц ничего не говорит, а вытянув шею, как гусак, таращится на конопатую малявку с косичками.
Ну да. Извольте видеть, Леночка Янда. Можно сказать, Аленушка. Совершенно целенькая, очень шустрая, вменяемая и напрочь неарестованная. А, значит, никого не убивавшая. И если это депрессия
— Сама виновата. Убедительно сделали — теперь расхлебывай. Скажешь им, что тест. Тебя да Монтефельтро на работу берут.
Антонио не возражает. То ли потому что потерял дар речи, то ли потому что согласен. Кивает: согласен. Зато господин декан Шварц наконец произносит звук, напоминавший «ххххха», и боком ползет со стула. От переживаний. Ничего, бригада уже в пути.
— Гасите ему стимулятор, — напоминает Максим Левинсону. — Он даже в трупе работает. Хотя вы надежнее излучения… господин декан.
Тогда они все начинают говорить разом, скопом, но Максим уже не слушает. Задачку он решил — ту, что не мог решить Шварц. Правда, не мог — всерьез. Барьер старого сердечника: выстрела Шварц не боялся, а остановка стимулятора извне у него просто выпала за рамки возможных решений: одно дело плановая замена, другое вот так вот. Мастер-класс под руководством господина Железного Декана прошел. С alma mater расплатился окончательно. Много нового и интересного из жизни пауков в банке узнал. Домой хочу. Или хотя бы к Одуванчику в номер. Пока его… невеста в реанимации будет со Шварцем перестукиваться, хоть бы ее там подольше продержали, взятку им, что ли, предложить?..
— Да. — вздыхает Грин, — У них тут счастливый конец, а нам еще с прессой объясняться, между прочим.
— Я, — Максим снимает наушник, — как мне объяснили этим утром, вообще свидетель и весь тут ни при чем. Считайте меня дезертиром.
Мистер Грин, скорпион наш и иезуит, стоит и смотрит. Молча понимает немое «отстаньте от меня все». Может быть, даже и причину понимает: радоваться нечему. Это не победа. Это решенная задача, это преодоленное препятствие, разбитый вдребезги барьер, но не победа. Ничего, кроме полного опустошения и желания напиться, отоспаться и забыть город Лион как страшный сон.
Кто взял Лион? Не переживайте, это же дети — поиграют и отдадут.
«Дорогой Джон,
должна тебе сказать, что во время инспекции я все время вспоминала ту старую шутку о деталях маслобойки, из которых не получалось ничего, кроме осадной машины. Это я о нас и о Сообществе. В очередной раз намерения были добрыми, компоненты — достаточно доброкачественными для нашего изобилующего ошибками мира, а собрали, как всегда, требюше…
Часть проблемы заключалась в том, что Антонио да Монтефельтро — терциарий, живущий в миру, в силу личных особенностей не отличает мирского служения от монашеского и, кстати, служения от жизни. В последнем он, естественно, легко нашел общий язык с Мораном. Соответственно, да Монтефельтро охотно принес в светский университет методы, изначально призванные помочь тем, кто уже принял решение отделиться от мира — а Моран с энтузиазмом принялся внедрять их…
Фактически, модель тоталитарной секты была воспроизведена отчасти случайно — характер отбора при поступлении и упор на стремление к этическому совершенству как к чему-то недостижимому, наложился на широкое применение инструментов сосредоточения и профессионализации — и уже упомянутую батарею средств, призванную отделить новиция от внешнего мира. В результате, у учащихся сформировалось представление о себе, как об элите, сообществе избранных, способном влиять на мир с приложением минимума усилий — и при этом бесконечно этически ущербном как per se, так и вследствие профессиональной ориентации.
Соответственно, единственным «легальным» способом достичь минимального внутреннего комфорта стало растворение в идеале и бескорыстное служение ему (в полном сознании собственной недоброкачественности)…
Тем более, что часть инструментов, позволяющих новициям Сообщества следить за собой и регулировать свое состояние — исповедь, исследование собственной реакции на значимые переживания, постоянный самоотчет — заимствована не была, вероятно потому, что их религиозное происхождение невозможно было скрыть. Хотя имеет смысл уточнить у Антонио, не были ли они отвергнуты, как ненужные.
Но если здесь пострадала часть инструментария, то вся сфера, связанная с организацией личной жизни, просто
А для господина Морана и тех сотрудников университета, кто помогал ему адаптировать курс, идея семьи, собственной отдельной жизни и зрелости как таковой противоречила идее служения. Кстати, по моим наблюдениям, преподавательский состав совершенно небезнадежен в этом отношении…
В попытках создать прирученного специалиста по безопасности они пошли путем всех приручающих, отрабатывая и закрепляя ювенильные черты.
В результате, идеал и руководитель должен — в обмен на непрекращающееся служение — работать средством реализации всех эмоциональных нужд, от потребности в хобби до потребности в дружбе и семье. Быть хозяином собаки. Естественно, в человеческом обществе удовлетворить такие потребности невозможно.
Дорогой Джон, я боюсь, что все это придется исправлять нам не только потому, что мы можем это исправить — но и потому что это незаконные дети наших благих намерений и нашей недоброй славы. Да Монтефельтро и Моран совместными усилиями подкинули младенца под нашу дверь…»
Традиции есть традиции есть традиции. На традициях, а вовсе не на китах, стоит мир. На китах тоже стоит, но что удерживает китов на месте, а также слонов и особенно черепаху? Вот именно, как сказал бы Рауль. А он сказал. Так что внешняя часть двери аналитического отдела, он же отдел срочной оптимизации всего, по-прежнему украшена голографическим экраном. Но следить за изображением вовсе не так интересно, потому что зеленая мамба, которая теперь живет в террариуме, предпочитает спать днями напролет. А когда кормится, делает это так быстро, что охнуть не успевает никто, ни добыча, ни везучие зрители. Новый начальник аналитического отдела встретил мамбу с распростертыми объятиями. Фигурально выражаясь.
Новый начальник у нас «отбивная по-лионски». Трофей, с боем отбитый у Совета на основании нового законодательства о «государствах без границ» и экстрадиции, а также в соответствии с довлеющим принципом возмещения ущерба в правосудии… и выцарапанный у да Монтефельтро в качестве репарации «за все хорошее», как выразился Франческо. Страшная-страшная мамба сеньор Вальтер Шварц. Эулалио был лучше, и как аналитик, и вообще — зато этот вряд ли так быстро нас покинет. У него одних курсов усиленной подготовки охраны запланировано на год вперед, к вящей радости Анольери. Пусть чинит, налаживает и преподает. Сначала в корпорации, потом посмотрим. В аренду будем сдавать, а то кончится у него список дел — и он выключится. Есть такие подозрения. Лучше уж он бы злоумышлял, а то в свободное время сидит, раскачивается как иудей на молитве, и думает, какой был дурак.
Не то чтобы жалко, но… жалко.
Деметрио как-то пришел, посмотрел и сказал — черт с ним, закончатся задачи, давайте его мне, у нас министерство внутренних дел стоит сиротливое и никем не обихоженное, а нам же строиться нужно с расчетом на будущее объединение. Поскольку вашей же, ладно, нашей непечатной милостью это теперь… полусовершившийся факт. Никакой из местных сволочей, включая меня, этот пост доверить нельзя, так неместная в самый раз выйдет.
— Раз уж я его тогда не убил… — добавил он. — И теперь не убью уже.
Он хотел, всерьез, до скандалов и жажды крови по-Одуванчиковски: без лишних воплей, без размахивания ножом и стрельбы, но так, что стены рушатся и металл плавится сам. С перепугу. Сколько ему ни напоминали, что он и сам не подарок, а самый успешный во Флоресте террорист, и от него невинные тоже страдали, со всеми женихами и невестами — не доходило. Грозился даже уйти в вооруженную оппозицию к свинским покрывателям гнусного гада. Пока Кейс не пошутила, что для современного мужчины жажда убить того, кто заставил-таки жениться, вполне нормальна и естественна. Деметрио надулся, что-то разбил и заткнулся. Все-то он умеет, а вот терпеть, когда смеются…
Хотя, в сущности, если его кто и «заставил», так это Железный Декан Левинсон — наверное, чтоб одному не скучно было ходить в новобрачных.
Называть его «Дядюшкой» у Алваро не получалось. И вообще ничего не получалось. Посмотришь — и не хочется второй раз глядеть. А ему самому ничего. Ходит, посвистывает. Женился, филиал свой под опытную площадку перестраивает. Сюда приезжал с женой. В гости. Курить бросил. Дурак был Шварц, что его провоцировал. Лежит? Не трогай. «Зачем ты меня… подтолкнул?» «Я, видишь ли, тебя уважаю.»