Башня
Шрифт:
– Как вы считаете, Семен Ильич, возможно – в принципе – разрушение Башни?
– Разрушение этой кукурузины? – произнес Заборовский, и взгляд его сделался отсутствующим.
Полковник понял, что Семена Ильича нет сейчас в комнате. Подумал: а не совершил ли я ошибку, обратившись к нему? Ну-ка, что я о нем знаю? Заборовский Семен Ильич. Сорок восемь лет. Родился в Ленинграде. Математик. Кандидат наук. Имеет труды по сопромату. Известен как один из противников строительства Башни. Жена и сын погибли три года назад … кстати, надо бы разобраться, при каких обстоятельствах это случилось. Заборовский докурил папиросу и тут же достал из пачки новую.
– Вы очень много курите, – сказал Полковник.
– Что?
– Я говорю: вы много курите.
– Какое это имеет значение? – пожал плечами Заборовский. Он щелкнул зажигалкой и долго смотрел на огонек пламени. Потом закурил, затянулся, выпустил облачко дыма и снова щелкнул зажигалкой. Глядя на огонек пламени, произнес: – Значит, вас интересует разрушение кукурузины?
Полковник тоже посмотрел на пламя зажигалки – голубое, идеально ровное. Сказал:
– Да. Это возможно… в принципе?
Заборовский отпустил рычажок клапана, пламя зажигалки погасло. Он откинулся к стене, сказал:
– То есть вами движет чисто академический интерес?
– Допустим.
– Допустим… допустим, допустим… Ну что ж, попробую ответить.
– По возможности доступно.
– А вы, кстати, кто по образованию?
– Я получил гуманитарное образование.
– Понятно. Я почему-то так и думал. Небоскреб – это же… Это же сложнейшее, черт побери, сооружение. Итак, слушайте «лекцию»… Вообще, нужно иметь в виду, что у нас, собственно, никаких небоскребов не было. При Отце Народов – да, стали строить в Белокаменной высотки. Строили из кирпича на стальном или железобетонном каркасе. Небоскребами я бы их не называл. Потому что даже при приличной высоте – например дом на Котельнической набережной имеет высоту сто семьдесят шесть метров – почти треть этих метров приходится на шпиль. Это образец того, что я называю идеологической архитектурой. Впрочем, в архитектуре это часто бывает… Вообще, должен заметить, что с экономической точки зрения в небоскребах не много смысла. Их строительство очень дорого, а эксплуатация еще дороже. Поясню простым примером: поднять литр воды на десятый этаж здания стоит, условно говоря, рубль. А чтобы поднять тот же литр на пятидесятый этаж, сколько надо потратить?
– Понятия не имею, – признался Полковник.
– Правильный ответ… С точки зрения формальной кажется, что если стоимость подъема на десятый этаж – рубль, то на пятидесятый в пять раз больше – пятерка. Но на самом деле заплатить придется все двадцать пять. И так по многим позициям. Посему строительство небоскреба – голый понт. И даже дороговизна земли в центре большого города далеко не всегда оправдывает строительство трехсот-четырехсотметровой горы… А ведь начиналось все скромно. История небоскребов началась с того момента, как американец Элиша Отис изобрел механизм, предотвращающий свободное падение лифта в случае аварии. Он демонстрировал свое изобретение на выставке в Нью-Йорке таким образом – вставал на открытую платформу в шахте лифта и топором рубил канат… Архитекторы только и ждали, когда появится надежный лифт. Потому что без лифта многоэтажное здание никому не нужно… Итак, в шестидесятых годах девятнадцатого века в Чикаго построили первый небоскреб. Он был аж в девять этажей… Вы улыбаетесь, а ведь с этого все и началось. Автором здания был Уильям де Барон Дженни. Он, кстати, воспитал будущих мэтров высотной архитектуры – Салливана и Ллойда. Уже в тысяча восемьсот семьдесят третьем Салливан в том же Чикаго забабахал шестнадцатиэтажное здание. И – пошло-поехало. В начале двадцатого века строили уже в двадцать, тридцать, сорок… «Вулворт» – пятьдесят два этажа в псевдоготическом стиле! А в 1934 году построили знаменитый Эмпайр-стейт-билдинг. Сто два этажа. Вместе с антенной – четыреста пятьдесят метров! Практически как ваша кукурузина. Верно?
– Верно.
– Вот! Теперь дам общее – самое общее! – представление о том, что есть небоскреб. Вы хоть представляете себе, насколько это сложная хреновина?
– Э-э…
– Вот именно: э-э… При проектировании даже относительно невысокого здания – допустим, метров сто – ГАП сталкивается…
– Простите. Гап – это кто?
– ГАП? ГАП – это главный архитектор проекта… так вот, архитектор сталкивается с массой проблем, каждая из которых сама по себе весьма серьезна. При этом следует иметь в виду, что нередко решение одной проблемы вступает в противоречие с решением другой. Зданию нужно задать пространственную устойчивость при необходимости соблюсти приемлемую массу. Нужно создать жесткость и способность сопротивляться внешнему воздействию стихии. При этом нужно иметь в виду, что высотное здание – это не только архитектура в чистом виде. Это еще и сложнейшая инженерия. То есть, – Заборовский начал загибать пальцы, – водоснабжение, канализация, вентиляция, отопление, мусоропроводы, электрика, схемы управления, лифтовое хозяйство, противопожарное обеспечение, возможность экстренной эвакуации людей… Во – пальцев не хватило, а я еще не все перечислил. Вы можете сказать: эка невидаль – канализация. Вот, понимаешь, сложная инженерия. Отвечу: да, сложная! Это в пятиэтажке ничего хитрого в канализации нет. Но если требуется удалять отходы человеческой жизнедеятельности с высоты, допустим, метров двести, то это уже совсем другое дело… А вентиляция? Вам известно, что в высотных зданиях образуются восходящие потоки?
– Нет.
– Так я вам говорю: в вертикальных шахтах высотных сооружений образуются восходящие потоки. То есть возникает потребность шлюзования… А сейсмическая опасность? А климатическая? Большинство небоскребов построены гораздо южнее – Нью-Йорк, Чикаго, Монреаль лежат на широте чуть выше сорока градусов. Это же широта Черного моря! Мы туда ездили на юга! Да что Нью-Йорк? Даже Лондон находится на широте Киева. Это на тысячу километров южнее Санкт-Петербурга. Вы только подумайте – на широте Петербурга суточный перепад температуры запросто может составлять десять—пятнадцать градусов. И больше… А годовой? Семьдесят! При этом период с минусовым и пограничным температурным режимом составляет полгода… Сейчас, конечно, климат меняется, но до субтропиков нам еще далеко.
Заборовский замолчал, вытряхнул из пачки очередную папиросу. Потом посмотрел на Полковника:
– К чему я это говорю? К тому, что Кукурузину, как и любой другой небоскреб, строили, исходя из экстремальных условий эксплуатации, с большими запасами прочности.
Полковник сказал:
– Тем не менее башни-близнецы в Нью-Йорке были разрушены.
– Э-э, дорогой мой. Близнецы были разрушены в результате воздействия отнюдь не природного характера.
– Это значит, что при проектировании небоскребов вероятность такого рода воздействия не учитывается?
– Почему же? При расчете конструкции близнецов Лесли Робертсон – это главный конструктор – учитывал возможность попадания самолета. Разумеется, никто не рассчитывал на умышленный таран. Предполагалась только роковая случайность. Ну, например, при заходе на посадку пилот заблудился в тумане.
– Вот как? Почему же они обрушились?
– Потому, что когда близнецы проектировались, а это было в шестидесятых годах прошлого века, самым крупным самолетом был «Боинг-707». Он весил сто двадцать тонн, скорость захода на посадку составляла около трехсот километров в час. Тогда никто не мог предположить, что будет «Боинг-767» весом более ста семидесяти пяти, который летит со скоростью восемьсот пятьдесят километров.
– Вы хорошо осведомлены.
– Когда произошла нью-йоркская трагедия, я, как и многие, пытался понять, что произошло.
– Поняли? – живо спросил Полковник.
– Кое-что понял. То, что произошло в Нью-Йорке, принято называть «прогрессирующее обрушение». То есть сначала возникает локальное повреждение, потом под весом верхних этажей начинают разрушаться поврежденные конструкции, а потом рассыпается все здание. Я провел серьезный анализ, построил математическую модель. И многое понял. – Заборовский замолчал, блеснул глазами из-под брежневских бровей. А потом произнес: – Кукурузину можно разрушить. Для этого даже «Боинг» не нужен. Достаточно будет относительно небольшого самолета с тонной тротила на борту.
Гром не грянул, небеса не разверзлись. По комнате плыл сизый папиросный дым. Из-за дыма на Полковника смотрели пронзительные глаза… Глаза человека, который вынес приговор Башне.
Полковник осторожно спросил:
– Вы уверены?
– Могу доказать как дважды два. Впрочем, дилетанту…
– Ну хотя бы на пальцах, Семен Ильич.
– На пальцах? – с сомнением повторил Заборовский. – Ну… ну, попробую… Я уже говорил, что среди главных врагов, которые воздействуют на любое высотное здание, считается ветер. Ветер со скоростью десять– пятнадцать метров в секунду – не такая уж и редкость для наших краев. Порывами – двадцать. И больше. И как считают специалисты, продолжающееся изменение климата принесет дальнейшее усиление ветров… При этом ветер давит на каждый квадратный сантиметр здания. Это же парус площадью тысячи… Да что тысячи – десятки тысяч! – квадратных метров! Это чудовищное давление. Оно стремится согнуть, раскачать, вырвать здание с корнем. Подобно тому, как ветер гнет, ломает, выкорчевывает деревья. Посему необходимо либо тупо наращивать запасы прочности, либо искать инженерные решения… При проектировании кукурузины выбрали второй путь – внутри здания повесили компенсирующий демпфер. Вы знаете, что это такое?