Шрифт:
Пролог
Ещё один ход был практически завершён. Утомлённый и обессиленный непростыми решениями, Хотура опустил веки и облокотился на спинку причудливого длинноногого кресла, обладающего многочисленными изгибами и напоминающего скорее скульптуру странного животного, чем предмет мебели. Весь интерьер Радужного зала, как любил называть это место сам верховный Исток, включая потолки и стены, был выполнен из Камня Лиры –
Широкой морщинистой ладонью Хотура погладил длинную бороду, привстал, небрежным движением расправил складки просторных одежд, выпрямился во весь свой огромный рост и сделал несколько шагов к центру зала, где покоилась массивная овальная чаша, доверху заполненная крупицами черного песка. Проведя пальцами по темной поверхности насыпи, привычным и быстрым жестом он очертил несколько символов, затем сгрёб горсть песчинок в ладонь и поднял вытянутую руку на уровне своего лица. Сквозь пальцы заструились ручейки, возвращая угольные крупицы обратно в чашу. Некоторое время верховный Исток, прищурившись, следил за этим течением, после чего коротким рывком взвесил остатки, развернулся и резко швырнул их в сторону одного из мерцающих и вращающихся в воздухе пестрых шаров, расположенных вокруг и чуть поодаль чаши, тем самым знаменуя полное окончание своего малого хода. Облако песчаных осколков мгновенно окутало сферу мириадами крохотных огненных всполохов, медленно оседая и проходя сквозь полупрозрачную ауру шара многочисленными пылающими стрелами.
Глава 1
– Смотри-ка, звездопад, – приглушенно протянул Тамиор, жадно вглядываясь в черноту ночного неба по-детски изумлёнными и одновременно испуганными глазами.
– Где? – встрепенулся я.
– Да везде! – недовольно буркнул он, переводя на меня взгляд. Нахмурил лоб, затем слегка улыбнулся и уже мягче, и дружелюбнее добавил: – Глаза-то подними.
Я нехотя оторвался от гипнотизирующего танца пламени костра, оперся на обе руки, запрокинул вверх голову и тут же замер, раскрыв рот и затаив дыхание. Тысячи мерцающих огоньков пронизывали густую чернеющую темноту. Срывались с насиженных мест, оставляя после себя ярко-белые полосы, стремились обогнать друг друга, и через мгновение гасли в прозрачном море тишины над верхушками заснеженных гор. Казалось, будто весь мир – животные, птицы, разумные и даже растения в одночасье, смолкли, уняли привычную суету, чтобы в полной тишине насладиться этим потрясающим зрелищем, когда небосвод наполнялся жизнью, делал глубокий вдох и вновь становился неподвижным, ещё некоторое время храня в себе тепло и следы погибших звезд.
– Это… Это завораживает, – практически не шевеля губами, процедил я.
– Да, – вздохнул Тамиор, – ещё бы понимать, чего ты там бормочешь.
– Красиво, говорю, – выпрямившись и разминая затекшую шею, произнёс я.
Мой спутник как всегда добродушно и широко улыбнулся.
– А ещё это означает, что мы с тобой торчим в этих треклятых горах аж с прошлого года, – заключил он.
– Как это? – встрепенулся я и непонимающим взглядом воззрился на товарища. – Не может быть. Всего же несколько дней прошло.
Белобородый весело хмыкнул и повалился на спину.
– Не спеши пугаться, храбрый воин, я пошутил, – довольно осклабился он. – Такой звездопад случается только в ночь смены лет. И мы с тобой волею судеб оказались достаточно близко к этой загадочной красоте. Надеюсь, мы успеем вернуться в город до того, как местные стражники опустошат все запасы канрийского эля в нашей любимой харчевне в честь данного события. – закончил он и придвинулся поближе к огню.
– Интересно, как чародеи-звездочеты назовут этот год? – задумался я.
– Может, годом жадного барсука? – предположил Тамиор.
– Почему именно барсука и почему жадного?
– Потому, мой простодушный друг, что, как раз перед отправлением на охоту, я покупал припасы на рыночной площади и был обсчитан торговцем по имени Пиру ровно на три золотых и три серебряных монеты. Проклятый барсук, – нарочито гневно процедил сквозь сжатые зубы бородач. – И ведь в который раз! – возмущенно продолжал он. – Теперь я точу обиду на всю расу канри. Как вернёмся, пересчитаю ему все ребра, что отыщу под шерстяной шкурой.
– Прости дружище, но канри варят лучший эль во всём Тилрадане, – заливисто расхохотался я, – и вряд ли звездочеты оставят себя без выпивки, назвав год в честь жадного барсука и тем самым обидев каждого канри, а хмелеваров в особенности. Скорее, это будет год «Ворчащего скряги» или год «Белобородого зануды».
– Не-е-е-т! Типун тебе на длинный язык. Нет! – повеселев ещё больше, сквозь смех проговорил мой спутник. – Только не в ущерб выпивке, – шутливо запричитал он. – Это я уж так, пар выпускаю. Но если предыдущее название грозит обернуться столь непоправимыми бедами, то может тогда пусть будет год «Бездонного выпивохи»?
– Да, можно и так, – ответил я. – Или год «Бестолкового ловеласа», который не может пропустить ни одной заезжей дамы.
– Это почему ещё «бестолкового»? – вскинулся бородач. – Я, между прочим, в этих делах отлично знаю толк. Много толка. Я, можно сказать, мастер романтического толка, – он на секунду запнулся, – толковый романтический мастер! – гордо выдал белобородый наконец. – В общем, попрошу без наговоров, – картинно скривился он, однако не скрывая того, что и сам доволен своими любовными похождениями.
– Тогда пусть будет год «Полного кошелька», – хлопнул я пятерней о колено.
– Хм, или год «Бесконечных заказов охотникам на редких тварей, таким как мы», – поддакнул воин.
– Ну, это слишком длинное название, – с нарочитой серьезностью отмахнулся я. – Может, год «Нуждающегося алхимика»?
– Думаю, надо заканчивать с этими идеями, – чуть склонившись и приставив раскрытую ладонь ко рту, шёпотом процедил Тамиор.
– Почему? – повторив те же заговорщические действия, прошептал я в ответ.
– Потому, что имеется у меня подозрение, что те самые пресловутые чародеи-звездочеты сидят сейчас у себя в мастерских, смотрят на нас сквозь какое-нибудь сокрытое чародейское окошко и тщательно конспектируют каждую нашу светлую мысль. Чтобы затем все последующие годы не ломать голову над названиями.
Мгновение я обдумывал слова товарища. Затем на моём лице независимо от меня же самого стала расползаться широкая улыбка и несколько секунд тишины взорвались громким и задорным смехом двух путников. Облокотившись на спину, я отсмеялся, протянул руку к тюкам с добычей, уложенным возле наскоро сработанных из двух жердей и нескольких перекладин волокуш, выудил из поклажи мех, заполненный наполовину элем, сделал несколько крупных глотков и перекинул питьё бородатому приятелю. Тот откупорил пробку, немного пригубил ароматного напитка и тихо, как бы опасаясь воображаемых соглядатаев, продолжил: