Бастард четвёртого мира. Том 3. Затерянная межа
Шрифт:
– Разбудишь через три часа, – улыбнулся я, укладываясь возле кострища. – Сменю.
Ночевать на быстро остывающем песке, вперемешку с камнями, было занятием не из приятных, но все же привычным для наемника. Однако заснуть не удавалось. Долго ворочаясь, я, наконец, выявил причину бессонницы и, цокнув языком, поднял веки. Монотонное неразборчивое бурчание эльфа, наверняка жалующегося самому себе на несправедливость судьбы, никак не позволяло провалиться в дрему.
– Дави, – окликнул я поэта вполголоса, – не серчай на нас, друг. Мы же, любя, – как можно доброжелательнее шепнул я.
– Да знаю, – грустно отмахнулся тил и продолжил рассматривать
– Так и сделаем, друг, так и сделаем, – зевнув, невнятно пролепетал я, прикрыл глаза и в следующую же секунду провалился в небытие.
Тягучее, зияющее рваными полотнищами черных низколетящих облаков небо вязким потоком колючей сырости сковывало мускулы, не позволяя пошевелиться. Дурной сон никак не желал оставить в покое случайного пленника, неумолимо сдавливая границы пугающих грез. Густой, почти осязаемый незнакомый запах распирал ноздри и вызывал приступы все чаще подбирающейся к горлу тошноты. Тишина, словно огромный невидимый хищный зверь, замысловатыми кругами вышагивала возле оказавшегося в ее цепких сетях крохотного разумного и заставляла сердце биться чаще, в ожидании неизвестности, таящей угрозу. Повсеместная чернота уплотнилась, приобретая размытые, но все же видимые контуры, и, опоясав меня дымным обручем, принялась сжиматься бесшумно и медленно.
Липкими небрежными прикосновениями мрак просачивался под кожу и, лишь столкнувшись своими ледяными пальцами с баррикадой живого тепла, нервно вздрагивал. Затем, точно иглами пронзая каждую пядь отвердевшей неповоротливой плоти, он проникал глубже, насыщал собой вены и окрашивал кровь в совершенно иной цвет. Слух наполнился растущим хрустом. Я почувствовал, как мои ребра принялись лопаться одно за другим, а по груди разлился мучительный жар, больше не позволяя сделать ни единого вздоха. Оглядывая свои неестественно выгнутые конечности, я закричал, но голос так и не смог вырваться наружу, застыв в горле твердым комом. Словно ответом на цепенеющее отчаяние, мрак взорвался тысячами разноголосых воплей. Тьма расступилась. Изо всех сил пытаясь не сомкнуть вдруг отяжелевшие веки, я вперился в мутную завесу образовавшейся норы. Панорама дрогнула, и окружающее пространство переменилось, словно кто-то перелистнул страницу мрачной книги. Могучие лапищи холодного воздуха обняли изломанное туловище, многократно усилили хватку и рывком развернули меня в обратную сторону, открывая взору то, что пряталось за спиной.
Теперь я парил над поверхностью исполинского водоворота и явно ощущал, как бешено вращающаяся спираль, состоящая из потоков серой бурлящей грязи, стягивает в свое чрево весь окружающий сумрак. Однако этого было мало. Вспучиваясь огромными пузырями, штормовая воронка выбрасывала высоко вверх струи бурой жижи, будто стараясь добраться и до меня. А на расстоянии вытянутой руки, плавя воздух горячим смрадным дыханием, раскрывалась глубокая пасть гигантского морского монстра. Чудовище издало оглушительный резонирующий свист, и из его алого шевелящегося зева донеслись тысячи истошных воплей. Невнятные слова, пропитанные гневом и отчаянием, постепенно складывались в рифмы. Неразличимый гам становился
Пытаясь высвободиться и немедленно покинуть владения странного зловещего морока, я рванулся, что было мочи. Мускулы схватились короткой судорогой, и я пробудился.
В центре стоянки по-прежнему горел костер. Ярко сияющие алыми всполохами ветки размеренно потрескивали в такт танцующим языкам пламени. По другую сторону кострища, заинтересованно поправляя угли куском обгоревшего поленца, сидел капитан Тычок. Канри тихо бубнил себе под нос какую-то лихую веселую песенку, изредка переходя на свист, в качестве аккомпанемента, в местах, по всей видимости, предназначенных для припева. Я оперся на локоть и ощутил ломоту в отлежанных боках.
– А где… где Давинти? – сбиваясь на сип, сонно процедил я.
– Дрыхнет, – сухо буркнул Тычок. – Я его сменил. Бедняга так яро охранял лагерь, что аж задремал от усердия. Вот я его и сменил. Мне все одно не спится, – Дики посмотрел на меня усталым взглядом и продолжил ковыряться в золе.
– Я составлю тебе компанию? – придвигаясь ближе к капитану, проговорил я.
– Зачем спрашиваешь, раз уже сел? – не отводя глаз от пламени, отмахнулся Тычок и добавил: – Составь, если желание имеется. Я не против.
– Мы на тебя ужин сберегли, – я суетливо направился к торбе, лежащей в паре шагов от похрапывающего поэта. – Немного, но, что есть. Да где же оно?
– Тут, – одернул меня капитан, тыча пальцем в мягкое шерстяное пузо. – Нашел уже. Первым делом учуял. Спасибо за заботу.
– Да не за что, – смутился я и вернулся на место. – Ты как? – осторожно поинтересовался я, стараясь не смотреть на товарища.
– Ты… это… – скомкано начал Дики, – ты извини меня. Я не хотел, – он замялся и отбросил горелое поленце в костер. – Я не должен был выливать на тебя столько злобы. Ты не виноват, – капитан сделал долгую паузу и тяжело вздохнул. – Никто не виноват в том, что произошло с ними… И с нами тоже… Мне больше хочется верить именно в такой выверт, чем в пресловутый злой рок. Иначе можно накликать на себя еще большие беды.
– Ничего, дружище, – отозвался я и постарался улыбнуться, хотя радости в случившимся действительно не было, – я понимаю, – мне хотелось продолжить, поддержать товарища, сказать нечто воодушевляющее, но…
– Ну, вот и славно, – Тычок резко перебил меня, как бы давая понять, что на этом разговор окончен. – А теперь иди спать. Я посторожу. Через пару часов толкну Тамиора, – проговорил он, и на его лице мелькнуло подобие ухмылки. – Может, позже все-таки удастся прикорнуть до рассвета. Как бы то ни было, море утром всегда приветливее.
Меня заинтересовало изречение капитана. Слова показались до боли родными и знакомыми, хотя я впервые слышал эту занятную поговорку. А потому еле сдержал при себе быстро пришедшую на ум похожую пословицу. Я уже было открыл рот, дабы сказать, что в моем мире в таких случаях принято говорить «утро вечера мудренее», но осекся и замолк.
Хотя, рассудить по правде, полагаю, вряд ли бы что-то изменилось, узнай Дики мою настоящую историю. Скорее всего, капитан просто счел бы меня слегка безумным или вовсе не обратил внимания на бредовый треп. И все же со временем я привык избегать подобных простодушных откровений. К тому же я все чаще ловил себя на мысли, что вспоминаю прежнюю жизнь, как бессмысленный однообразный сон, которого, возможно, не было и вовсе.