Басурманин. Дикая степь

Миллинткевич Милена

– Отец! – с криком радости Гайлис выскочил из своего укрытия, и тут же мимо его головы пролетела стрела и вонзилась в ближайшее дерево.

– Неразумный мальчишка! – пробурчал Негудер, спешиваясь. – Разве почтенный Хамзир не говорил про осторожность? Только владение луком и саблей продлят твою жизнь! Чего выскакиваешь из–за дерева, словно заяц? Если бы Усман тебя не признал, лежать тебе на траве, как поваленному дереву.

Но молодой воин, обрадовавшись встречи, казалось, и не слушал. Бегом спустившись по заросшей тропке, обогнул валун,

скинул у комеля старого дуба лук, стрелы и бросился к стоявшему поблизости воину.

– Усман! Брат! А я голос признал, а вспомнить где слышал не могу, – радовался Гайлис.

Но не успел он приблизиться, как Усман спрыгнул с коня, налетел на младшего брата и повалил на поросшие травой камни.

– Глупый кеде¹! – прорычал воин в лицо младшему брату. – Ты позоришь атасы²!

– Оставь его, Усман! – прозвучал сверху тихий голос третьего всадника. – Твой брат горяч и молод! Я сам обучу его. Из него выйдет славный воин!

– Да, мой господин! – отпустив брата, Усман выпрямился и склонился в почтительном поклоне.

Гайлис поднялся, и хотел было взглянуть и рассмотреть того, перед кем преклонялись старшие воины, но получил от брата увесистый удар в бок и вынужден был склониться не глядя.

– Далеко ли жилище Хамзира, Гайлис? – услышал он сверху тот же тихий голос.

– Здесь, не далеко, господин, – не поднимая глаз, ответил он. – Почтенный Хамзир знал, что вы здесь. Велел встретить и проводить.

– Веди! А вы, – господин обратился к своим воинам, – здесь ждите.

И пропустив Гайлиса вперед, стал пробираться по заросшей травой тропе в глубь леса.

– Приехал! Сам! – смерил придирчивым взглядом гостя старик. – Стало быть, нет больше хана в степях у восточных лесов?

Хамзир налил в чашу отвара и поставил перед гостем, сидевшем в темном углу.

– Явуз-хан повелел, как его в курган уложат, не медля к тебе ехать. Сказывал, ты знаешь всё наперёд.

– Верно сказывал. Я много чего знаю. Со мной всякие духи говорят. Звери поперед гонцов мне вести приносят. Птицы об ушедшем и о грядущем сказывают. Лес, река, болото павших из мира духов возвращать помогают.

Глаза гостя полыхнули недобрым огнем.

– Не всех вернуть можно! – поспешил загасить это пламя старик. – Есть недуги, супротив которых духи власти не имеют.

– Стало быть, излечить Явуз-хана…

– Не смог бы ни я, ни духи. Никто! – перебил гостя Хамзир.– Срок его пришел!

Гость опустошил чашу, и старик поспешил налить ему еще.

– Ответь мне! Явуз-хан поставил стену вокруг своего становища, как у городов русичей заведено? Из высоких дерев, да с воротами на восход и на закатное светило? Поставил?

– Поставил. Да только надобность ее открыть не успел.

– Всему свой черед! Настанут времена, сам все поймешь. Созрели колосья в диких степях. Тугие, спелые налились. Ни лепешек, ни хлебов из того зерна не испечь, кваса пенного не сварить, коням не скормить. Доверху заполнены амбары семенем коварства да злобы. Чтобы уцелеть в битве кровавой, неравной, тебе самому отведать зерна того придется. Да запастись им про запас. Стена – это хорошо. Да только одной её мало. Отмерь от стены степь такую, чтобы твоим лихим табунам ходить вольно хватило. Лес, промеж тобой и дикой степью, тот, что у реки, возьми. Еще одна стена понадобится. Вдвое выше, чем та, что уже стоит. И ворота ее должны смотреть на закатное светило.

– Дуришь, старик? – зашипел гость. – Кочевой народ не привык за стенами прятаться.

– Коли твоя правда, земля успеет три раза белым саваном накрыться. И сложишь ты голову свою буйную, и некому будет курган над тобой сложить. Не останется ни стара, ни мала из народа вольного, степного. Плоть твою растерзают каарганы³, пока землю будут иссушать солнце, поливать дожди, и лютая стужа не скует ее вновь, укрыв побоище белым покровом.

– Совсем из ума выжил, старый? – еще тише зашипел гость, вставая и вытаскивая из-за пояса кинжал. – Погибель мне прочишь?

– Сядь! – грубо оборвал его Хамзир, повысив голос. – Ты еще не всё услыхал, зачем тебя Явуз-хан посла.

– Как ты посмел мне слово поперек сказать, старик? – выхватывая из–за пояса кинжал, гость налетел на хозяина и повалил его на лавку. – Пугать меня удумал? Забыл, кто пред тобой?

– Умолкни, сказываю тебе!

И откуда только сила взялась у старика? Оттолкнув от себя пришлого, выпрямился, словно был молод годами. Став на голову выше, он пошел на разъяренного гостя без страха.

– Ты здесь власти не имеешь! – заговорил он глухим голосом, пробиравшим насквозь. – Кто бы ни пришел сюда, всяк ниже меня стоит. А кто иначе думать станет, враз голову сложит, как ступит за порог.

Гость поёжился, тряхнул головой, убрал кинжал и, сцепив зубы, прошипел:

– Как пожелаешь, почтенный Хамзир.

– То-то же! – проворчал старик, и тут же сгорбился и согнулся, как и был прежде. – Молод ты еще. Того не знаешь, что народ твой долгие годы жил за стенами. За сизыми холмами, в чёрных лесах у гнилого озера становище стоит. Никто там не живет. Гиблое место. Травы не растут, птицы не поют, люди не ходят. И только когда землю укутывает белый саван, туда возвращается зверье.

Налив остывшего варева в чашу, подал гостю.

– Пей. Силы тебе понадобятся. Дорога долгая, а поспешать надо.

Гость одним глотком проглотил варево.

– Ты сказывал, мне еще должно знать?

Старик сел напротив гостя.

– Ступай в амбар, запрягай двух коней. Гайлис покажет каких. С собой мальчишку возьмешь. Негоже ему за печкой сидеть. Глаз его вострый, ум изворотливый, сила в руках не дюжая. Да сноровки маловато.

– А второй конь для кого? Ты с нами отправишься?