Басурманин. Дикая степь
Шрифт:
Владислав раскрыл глаза и, оттолкнув предателя, попытался встать. Жесткие путы сильно врезались в лытки. Не без труда он поднялся, пошатнулся и тут же рухнул наземь, больно ударившись плечом. Вновь поднялся не без усилий, на сей раз устоял. Вовремя. В шатер вошел хан.
– Тебе надобно научиться ходить, кня – же, – с усмешкой на смуглом лице нарочито растягивая слова, произнес Дамир. – Я не скоро освобожу тебя. Ежели
Задержав взор на стройной красивой фигуре знатного пленника, он так же стремительно вышел из шатра, как и вошел.
Два кочевника, пришедшие с ханом, подхватили княжича под руки и выволокли наружу. Солнце еще не встало. В сероватой дымке отчетливо было видно пожарище. С тяжелым сердцем лицезрел княжич сею безрадостную картину, мысленно вознося молитву об упокоении душ почивших невинно убиенных.
Его подтолкнули к сбившимся в кучу русичам. Кыпчаки проворными умелыми руками ловко стягивали пленников одной веревкой. Окинув несчастных взором, княжич увидел лишь сынов и дочерей отроческого возраста: боярских, купеческих, ратных, крестьянских да мастеровых. Его протащили дальше, ослабили связанные за спиной руки и перевязали их наперед в связку к еще совсем юному парнишке. Княжич не сразу признал в нем сына своего погибшего ратника Гриди. Лицо мальчика было в ссадинах и кровоподтеках. Он еле стоял на ногах.
– Ончутка, ты ли это? – чуть слышно позвал княжич.
Малец лишь кивнул головой.
– Что там, в граде, знаешь? Выжил кто? Спасся ли?
– Нет, – шепотом ответил тот. Его опухшие губы еле раскрывались. – Все пали. А кто укрылся от басурманской сабли – сгорели заживо в пожарище.
– Ивач? – с надеждой вопрошал княжич.
Ончутка лишь покачал головой.
– Мы с Прушей в кузне были. Он за меч было ухватился. Да здоровенный басурман ему голову снес. Тешату так таво и вовсе на колокольне сподвесили и головешку вовнутрь кинули. Я сам видал, как она порушилась.
Мальчик сник головою. Его хрупкие плечи содрогались в немом рыдании. Княжич окинул взором несчастных, и горький ком встал в горле костью вострою. Нет, плакать не хотелось. Да и не помнил он каково это, лить слезы. Дал бы кто в руки мечи булатные, хоть сколько бы срубил голов вражьих. Худой из него получился правитель. Людей погубил. Город не уберег. Батюшку своего подвел. Не будет ему прощения вовек. И спасения не будет. Не ждать подмоги с родной земли.
«Надо бежать», – промелькнуло в голове княжича. – «Лесами, перелесками, оврагами пробираться в Муром, к батюшке, под защиту князя и войска его. Пойти походом ратным на ненавистного половцаа, и разбить ворога».
Над головой просвистел кнут, и совсем рядом раздались крики пленников, принявших его на свои головы и плечи.
Глава 9
Третий день пути. Несколько глотков воды, краюха хлеба утром, да пустая похлебка на закате. Вот и вся пища пленников. Ночевка под открытым небом, а чуть свет пинки, хлысты. А потом идти и идти неизвестно куда. Разбитые в кровь ноги, израненные хлыстом плечи и спины. И бескрайние просторы под палящим по–летнему солнцем. Княжич так и не понял, когда закончился лес, и началась степь. Деревья встречались все реже, небольшие перелески росли у речушек, да заводей. Укрыться от палящего солнца было негде. Мысль о побеге надоедливой мошкарой кружила над головой, не покидая ни на миг. С наступлением темноты страх, окутавший пленников колючим покровом, усиливался тягостным ожиданием и неизвестностью: кого же заберут на сей раз? Вечером, после более чем скудного ужина, приходили кочевники и уводили одного из отроков. Куда? Никто не знал. Назад они уже не возвращался. Спросить было не у кого, да и боязно. Некоторые из половцев понимали язык русичей, но разговоров с пленниками не вели, на вопросы не отвечали. Вот и жили невольники в неведении и страхе, приходя в ужас с наступлением темноты, моля духов и богов, чтобы выбор пал не на них.
В тот вечер пришли за маленьким Ончуткой.
– Эй, – пнул задремавшего от усталости отрока воин, с земли казавшийся великаном. – Поднимайся.
– Не тронь, мальца! – попытался встать, чтобы защитить мальчика княжич.
Но великан тут же угостил его спину и плечи двумя ударами кнута.
– Не смей! – раздалось из темноты глухое, насыщенное низкими звуками зловещее шипение на половецком. – Я велел не прикасаться к нему, Мансур. Ты меня слышишь?
В свете костра из темноты появился хан.
Конец ознакомительного фрагмента.