Басурманин. Дикая степь

Миллинткевич Милена

Последнее, что выхватил его взгляд, перед тем как померкнуть, были медленно ползущие под холмом повозки с награбленным добром и люди, подгоняемые кнутом.

Когда, спустя время, княжич очнулся вновь, то боль немного утихла, и очи, как–то сразу раскрылись. С тоской окинул взором Владислав то, что осталось от Рязани. Удручающий вид – обугленные бревна деревянных построек да кое–где дым, поднимавшийся с пепелища. Ветер принес с холма смрад и копоть. И хотелось бы не верить в случившееся, да очи не обманешь.

Княжич

шевельнулся, и тут же почувствовал множество рук на своем теле. Вороги спешно развязывали узы, коими он был скручен. Но надежда на обретение столь желанной воли растаяла, как только ноги вместо тугих веревок связали конскими путами. Владислав знал этот узел. Жаль, не научился его вязать ранее. Такими узелами стягивали ноги лошадей на пастбищах. Чтобы и ход им не стеснять, и убежать они не могли.

Княжича подняли и поставили на ноги. Руки связали веревками за спиной. Подталкивая копьями, подвели к молодому воину в дорогих доспехах, восседавшему на походном троне.

– Мне сказали ты кня–жич? – так вот чье шипение у своего уха он слышал. Басурманский властитель, улыбаясь, поигрывал коротким клинком.

– Да! – гордо вскинув голову, ответил Владислав. – Ты и твои воины вторглись в мои земли.

Кыпчак разразился диким хохотом.

– Нет больше твоих земель, кня–же. И деревень – нет. И града твоего – Ря-за-ни – тоже нет! – смакуя каждый слог, говорил он.

– Кто ты? – стараясь не выказывать страх и держаться с достоинством, спросил княжич.

–Меня величают хан Дамир. А ты – кня–же Владислав – мой пленник.

Бесовские очи, карие с зеленоватым отливом прожигали насквозь. Он смотрел на своего невольника, сквозь выбившуюся из–под шлема прядь волос, и улыбался. Молодой. Немногим старше самого княжича. Но его взор каленым железом прожигал насквозь, заставлял отвести или опустить глаза любого. Но княжич и не подумал отворачиваться. Смотрел хану прямо в глаза. Жестокие. Злые. Беспощадные. Сколько смертей они видели? Сколько жизней забрали руки, те, что сейчас играют с кинжалом? Княжич, не таясь, разглядывал своего врога. А хан не сводил изумленного взора с княжича. Еще никто доселе не отважился на такую дерзость – смотреть хану прямо в лицо, не склонять перед ним головы. Он привык к ползающим у своих сапог пленникам, молящим о пощаде пленникам, готовым за дарованную жизнь продать всё, что свято пленникам. А этот юнец стоял перед ним, гордо вскинув голову. Не пряча взор. Не страшась своей участи. Не боясь ханского гнева.

– Завтра мы двинемся в обратный путь, – низкий, глубокий, чуть с хрипотцой голос хана заставил княжича невольно вздрогнуть. Дамир усмехнулся, наслаждаясь зрелищем. – Я достаточно собрал дани, чтобы вернуться в свои земли.

«Спалить град дотла, вывезти казну и все ценное – добрый способ собрать дань». – подумал Владислав, и не сдержавшись выкрикнул:

– Ты не хан, ты – тать¹⁸!

Дамир ухмыльнулся, сделав вид, что не услышал сказанное.

– Бежать тебе некуда,

да и «не ра–зум–но си–е…» – нарочито медленно, по слогам, произнес он любимую фразу Ивача. Так говорили многие русичи, но лишь в его устах эти слова звучали особенно поучительно. Что сейчас с ним? Жив ли?

Из тяжких воспоминаний о верном ратнике княжича вывел сильный толчок в бок. Оказывается, хан закончил говорить. Стражник подпихнул пленника в спину, уводя вниз к подножью холма. Идти со спутанными узами ногами было трудно. Несколько раз княжич чуть было не упал. Но выказывать свою слабость перед ворогами он не собирался.

Его втолкнули в небольшой шатер, примостившийся под холмом у раскидистого дерева. Человек, сидевший в углу, вздрогнул, когда увидел вошедшего. Изумление же самого княжича было беспредельно. Купец. Рыжебород, коего он прогнал от ворот Рязани. Может он тоже пленник? Но руки его были свободны, а на ногах не было пут.

– Вражина примерзкая, – пробормотал княжич, страшась, как бы его не услыхали. – Так это ты, беспутный, ворогов на земли наши привел?

Нахлынувшая ярость отодвинула в дальние уголки души раздумья о том, какая судьба ему уготована.

– Не серчай, ваша княжеская милость, – начал, было, купец, приближаясь к нему и кланяясь в пояс.

Княжич попятился назад.

– Отойди от меня, безбожник! Беспутный нечестивец!– прошептал Владислав.

Его душили злость, обида и слезы. Но выказывать слабость ему было лишь себе во вред. Собравши волю в кулак, он попытался успокоиться и подумать об ином. Голова сильно гудела и кружилась. Хотелось пить и прилечь. А вот оставаться в обществе этого вражника желания не было. Только кто его будет слушать? Не дома чай…

Княжич присел у входа в шатер и привалился спиной к колу, служившему опорой для этого чудо–строения. Прикрыв глаза, он вспоминал свое детство. Матушку, которую не знал, но о которой слышал много доброго. Она умерла, давая ему жизнь. Батюшку, который так сильно переживал ее кончину, что не женился боле. Толмача Фёдора, учителя словесности, наук мудреных, математики и языков иносказательных. Артемия Силыча воеводу да Ивача сотника – двух воинов, двух наставников делу ратному, двух друзей. Эх, надо было поприлежней учиться у них. А то все книги, да свитки на уме были. Может тогда успел бы хоть сколько голов ворогов сложить. Владислав вспоминал, все, что было сердцу любо–дорого, да сгинуло–пропало в бешеном танце огня нещадного.

Тяжелая голова бессильно склонилась на плечо, и юноша провалился то ли в забытье, то ли в беспокойный сон, где слышался гул набата, звон мечей, крики и стоны умирающих, и дикий, дьявольский смех хана Дамира.

Следующее пробуждение было стремительным и тяжким. Словно чьи–то безжалостные руки с силой выдернули его из одного кошмара, чтобы с головой окунуть в другой, еще более ужасающий своей неизвестностью.

Купец тряс его за плечи и приговаривал:

– Очнись, княжич. Молю. Пора.