Басурманин. Дикая степь
Шрифт:
– Товары везем, купца, что по реке пришел. Отворяй ужо, небось, заждались нас.
Голова исчезла, и почти сразу ворота распахнули два ратника. Один, что помладше, высокий, плечистый, так и остался стоять, преграждая путь всякому, кто решился бы пройти мимо него в речные ворота. Другой, рябой, постарше и пониже ростом, осмотрел людей, подошел к первой телеге, ткнул кулаком пару тюков, перешел ко второй. Оглядев со всех сторон третью, потыкал еще один мешок, с виду рыхлый.
– Зерно?
– Т–тк–кани, п–пушнина всякая, ш–шерсть, – отозвался худой возчик.
Ратник кивнул и пошел к воротам. Проходя
– Проезжайте.
– Б–благодарствуем!
Громыхая по мощеному бревнами настилу, обоз въехал в ворота. Одна телега, скрипя навесами, направилась прямо, к возвышающемуся впереди княжескому терему. Две другие, свернув в узкую улочку и проехав пару дворов, остановились. В лучах заходящего весеннего светила заплясали тени и, словно хоронясь от досужих взглядов, скользнули к городской стене.
– Чего встали? Не проехать – не пройти.
От неожиданности, возчики вздрогнули и обернулись. По деревянному настилу, ругаясь почем зря, плюгавенький мужичок в рваной рубахе тащил на веревке козу. Злясь на весь белый свет, он осыпал упирающуюся животину ударами лозины.
– Шевели копытами, скотина беспутная. Всю душу мне вынула, окаянная. И вы тут с телегами вашими. Чаво шастаете? Чаво вынюхиваете?
Возчики переглянулись и наперебой стали успокаивать встречного.
– Добрый человек, не серчай, сделай милость.
– З–з–зап–п–плутали м–мы м–малеха.
– На торжище надобно нам. Товары знатные везем.
– Д–дорогу не ук–кажешь?
– А… Купеческие, значится? – пробурчал мужичок, покосившись на заику. – С пристани, стало быть? Заждался вас, заблудших–то, Нечай. Тиун боярина Яра Велигоровича с зорьки самой челядь от себя не пущает, вас дожидаетси. На все торжище крику с утра: «Где эти шельмы! Куда подевалися?» Мальчонку сваво загонял, все на реку посылат.
– Да разве ж в том наша вина?
– М–мы люди п–подневольныя!
– Ну да, ну да! – закивал головой мужик и об чем–то своем задумался, подергивая за веревицу козу, которая смирнехонько стояла возле телеги и поглядывала вокруг.
– Т–так дорогу ук–кажешь? – дернул его за рукав заика.
– Туда, туда ехайте. Вон, где церква куполами небо подпират, – махнул мужичок в сторону. – Токмо, вы того, станут бранить, так вы молчки, молчки. Да очи долу. Тиуну перечить не моги. Он у нас нраву лютого! Кто слово поперек сбает, тому батагов наваляет, ног не сдвинуть, рук не поднять. Эх, горемыки!
И, хлестнув козу для верности еще разок, мужичок потащил животину дальше.
Подождав, пока плюгавый скроется из виду, возчики стеганули лошадей, и обоз медленно пополз вдоль крепостной стены. Несколько раз останавливались телеги, прежде чем добрались до торжища. Как же тут было многолюдно! Купцы заезжие предлагали заморские диковинки, аксамитовые ленты и ткани, пушнину, соль. Мужики подолгу задерживались у телеги кожевника. Свой–то в прошлую зиму помер бездетным. Теперь вся надежда была только на пришлых торговцев. Ребятки малые цеплялись за мамкины юбки, то и дело, путаясь под ногами. Между лавками и лотками сновали то тут, то там пышнотелые девицы в нарядных сарафанах. Длинные косы, украшенные лентами, спелыми колосьями лежали на груди или свисали по спине. Дольше всего они задерживались у лотков, с костяными
– Веретенца – иголочки!
– Ленточки – колечки, бусы, жемчуг речный! – зазывали щепетильники.
Сбоку от церкви возвышался большой терем боярина Яра Велигоровича, задним двором выходивший на торжище. Перед воротами взад–вперед, теребя бороду, расхаживал не молодой тиун. Завидя въехавший обоз, остановился, и, подбоченясь, уставился на возчиков.
– Явились? Доколе ждать вас, словно не с реки, а из самого Киева сюда на подводах скрипели, – раскричался Нечай, осматривая телеги. – А еще одна куда подевалась? С пристани передали, три должно быть.
– Так нам старшой велел большую к терему княжескому привезть. – Извиняясь, поклонился хромой. – Указал какую надобно, мы и справили. Ужо небось там, телега–то. Мы людишки подневольныя, нам чаво скажуть, так мы туда. Вот, пред очами твоими ясными, благодетель ты наш, спешили предстать. Да городишко–то незнакомый, заплутали. Насилу выбрались. Ты, добрый человек, чем шуметь, поспрошать бы кого послал.
Скривился Нечай. Глаз прищурил. По всему видать было не нравились ему возчики. Да и кому бы пришлись по сердцу дерганая, суетливая нерадивая челядь?
– Ты, шельма, не перечь! Ишь, расхорохорился! Поспрошать! Без пришлых ведаю, чего делать надобно, – подбоченился тиун. – Ужо столько меду уста твои налили, зиму в сласть прожить можно. Не к добру сие. Замыслил чего, шельма? А ну, сказывай, покуда ратников не покликал.
– Мил человек! Неужто я себе вражина поганая, боярского тиуна понапрасну обижать? Мне еще по земле–матушке ходить не расхотелось.
– То-то! Глядите у меня! Худое прознаю, насыплю батагов ажно до студеных денечков хватит, – зыркнул Нечай на купеческих возчиков. – Постойте-ка тут в сторонке пока я товары проверять стану, да с очей моих сгинуть и не помышляйте. Найду!
– Т-твоя воля, – кланяясь, лопотал заика, оттесняя хромого к торговым рядам. – К-куда мы от-тсель д-денемси?
– Эй, бездельники! – прикрикнул Нечай на челядь. – Разгружайте телеги.
Темноволосый отрок в залатанных портах и рубахе, подпоясанной кушаком, сидел на завалинке и старательно продергивал кожаную ленту в моршни.
– Тишата! Ах, прохвост! – выскочила на крыльцо мать, дородная женщина в синем сарафане и с тугой косой до пояса, свисающей из-под сороки – неужто сызнова обувку порвал? Да на тебя одежи не напасешься! Порты вон латаны перелатаны.