Басурманин. Дикая степь
Шрифт:
– Не обессудь, княже, коли кровь пущу. Не желал я тебе худого. Сам ты меня к тому принудил, – прогудел Пруша и кинулся на княжича.
– Вот сие дело! – отбивая удар за ударом, раззадорился княжич. – Поглядим, который из нас крепше, а который ловчее будет.
– Так тут и спрос не велик, – подмигнул Ивач нежданно не гадано воротившемуся с торжища кузнецу Кулаге. – Который каждодневно ратует да по окрестным лугам от зори до зори верхом носится, тот и ловчее. А уж которого из кузни затемно не спровадить – тот и крепше.
Привлеченный разговорами Пруша, завертел головой по сторонам, отвлекся и в тот же миг княжич выбил из его рук тяжелый двуручник, а в горло отроку уперся острый кончик парного меча.
– В бою головой вертеть надобно, чтобы с нею не расстаться, – опуская меч, добродушно кивнул княжич. – Да и в шутейном поединке не пристало по пустякам по сторонам пялиться. За мной сей бой будет.
И видя, как потух взор отрока, добавил:
– Кулага! Сыщи аще одного отрока себе в помощники. А ты, Ивач, вели Гриде на утренней и вечерней зорьке супротив Пруши ратников молодых выставлять. Да пусть меч берет по руке. Рано ему аще к двуручнику прилаживаться.
– Твоя воля, княже. Исполню, как сказываешь.
Похлопав Прушу по плечу и подмигнув Ончутке, кузнец задумчиво почесал бороду.
– Потемнело небушко! Вот и день к закату клонится.
– И опять я на булавах не обучен.
Грустно вздохнув, княжич подхватил было парные мечи.
– Погодь, княже! – остановил его кузнец. – Ранёхонько прилаживаешься. Поутру заберешь. Пущай Пруша их как должно завострит.
– Добро! – согласился княжич и, грустно взглянув на клинки, вышел из кузни.
– Не кручинься, княжич, – утешал молодого правителя сотник. – Коли будет на то воля духов да богв, светило по утру встанет, возьмем лошадей, ратников, да булавы крепкие, и поедем в поле. Разомнемся! Покажем удаль молодецкую! Да и мечи твои новые в деле проверить надобно.
– И то дело сказываешь, Ивач. Добре придумал, – согласился княжич и поспешил в терем.
– Явился! А мы туточки с боярином заждались правителя нашего! – перебирая свитки, Федор недовольно покосился на вошедшего. – Все князю – батюшке поведаю! Все скажу! То за книгами цельными днями сидит, с места не двинется, то из кузни не выгонишь. Ладно бы еще на мечах делу ратному старался. А то звона я слыхом не слыхивал. Чего без толку слоняться, али дела нет иного?
– Не ворчи, Фёдор! Не гневи духов! Сам же княжича на двор спровадил, а теперь хулу наводишь, – прикрикнул на разошедшегося толмача боярин Магута. – Ступай лучше насчет трапезы. Ступай, сказываю тебе.
Фёдор хмыкнул, тихо выругался, и, обещая всем и вся неминуемую кару, скрипнув дверью, исчез за ней, как и не было его.
– Ты, княжич, на Федора-то не серчай, – усаживаясь на лавку, тихо увещевал Яр Велигорович. – Притомился он, стар стал.
– И в помыслах того не держу, крестный, окстись. Фёдор завсегда дело говорит. Толку-то, что полдня в кузни провел – ни на мечах, ни на булавах недосуг было.
– Отчего так? Сотник дело свое запамятовал? Так я мигом напомню.
– Не шуми, крестный. Ивач свое дело ратное хорошо ведает. Грех напраслину наводить. Ты бы видал, какие мечи справные кузнецы выковали! И короткие, и длинные. А Пруша, подмастерье Кулаги-то нашего, такие ладные середнячки справил! Я их себе заприметил. Артемий Силыч сказывал, для двойного удара мне такие надобны. Рукояти у них витые, словно косы девичьи. В меру длинные, не слишком короткие. Завтра с ними в поле пойду. Ивач обещал. Я ими ужо и Прушу подзадорил малость. Добрый ратник с него станется. Сразу за двуручник схватился, не устрашился. Ты бы его видал!
– Вот и ладно!
Яр Велигорович огляделся по сторонам, хотя в палатах никого не было, и заговорщицки понизив голос, зашептал:
– Пока Фёдор суетится, взгляни-ка на этот свиток…
Скрипнули доски на лестнице, и раздался стук. Тяжелые двери в думные палаты раскрылись и, кланяясь в пол, на пороге возник теремной тиун9.
– Гонец посла Черниговского к князю Рязанскому, – доложил он.
Попятившись и пропустив вперед средних годов посланника, с сумой через плечо и в заляпанном дорожной грязью плаще, тиун, скрывшись с глаз, удалился.
– В отлучке князь, – кряхтя, встал с лавки боярин Магута. – Княжичу Владиславу вверяй дело свое.
– Какие вести привез, добрые, али худые? – отложив свиток, врученный крестным, так и не заглянув в него, княжич сел на возвышении в отцовское кресло. – Сказывай!
– Княже! – с поклоном произнес гонец. – В град Рязань посол Черниговского князя путь держит. Дело у него спешное к князю Мстиславу Игоревичу. О чем сказывать будут, то мне не ведомо. Дело тайное! Велели известить, посольство прибудет через два дня.
– А ведомо ли послу Черниговскому, что князь Мстислав третьего дня как в Муром направился, совет держать о границах наших?
– Стало быть, не ведомо, княже, коли посольство едет.
На лестнице послышался тяжелые шаги. В палаты, загромоздив все своей мощью, ввалился Артемий Силыч.
– Тиун сказывал, гости у нас Черниговские на ночь глядя? – смерив взглядом посланника, поинтересовался воевода. – Хороша ли охрана у посольства? Все ли припасы в достатке?
– Пять десятин тяжелых и легких верховых да пара дюжин ратников. Благодарствуем! Нужды в стражниках и провизии не имеем, – заверил путник и с поклоном протянул грамоту, вынырнувшему из-за широкой спины воеводы Фёдору, которую тот, кланяясь в пол, незамедлительно передал княжичу.
Взмахом руки Владислав позволив гонцу удалиться. Сломав печать, развернул свиток и пробежал глазами по писанном.
– Яр Велигорович! – обратился он к крестному. – Надобно встретить посольство. Здесь сказано, они послания важные везут от князя Черниговского для князей Муромского и Ростовского. Дело, небось, срочное. Возьми легких верховых, встретишь посла у росстани10 и сопроводишь к батюшке. А в Муроме и порешаете, что в Чернигов отписать. Артемий Силыч и ты поезжай с крестным.