Байкальской тропой

Аганесов Роберт

В этот памятный для меня вечер я вернулся на кордон поздно и в пустой избе нашел на столе записку: «Ушел в деревню, ужинай без меня. Ворочусь к ночи. Василий». В печи стояли еще теплые кастрюли и котелки, но ужинать мне не хотелось. Я накормил собак и прилег на лавку, поджидая хозяина.

Около полуночи (старик при мне еще никогда так поздно не возвращался домой) на крыльце послышался топот и ласкающийся скулеж собак. Дверь распахнулась, и Василий Тарасович шагнул через порог. Я сразу заметил, что старик был немного навеселе. Его широкоскулое, утонувшее в бороде лицо светилось морщинами.

— Не

спишь еще? — пробасил он, сбрасывая на лавку тяжелый тулуп. — Ну, тогда ставь чай, а я новости тебе расскажу.

Он подошел к печке, щурясь, посмотрел, как я сдираю кору с березовых поленьев, и вдруг выпалил:

— На рев завтра пойдем! И Колченогого увидишь, понял? Я молча смотрел на торжественное лицо старика. Довольно

усмехнувшись, он принялся расхаживать по избе из угла в угол, потирая покрасневшие с холода руки. Наконец уселся на лавку и, выложив на колени кисет, стал набивать трубку и заговорил уже спокойнее:

— Приехали два мужика поохотиться, а мне о них из лесничества уже позвонили, велено провожать их… У них лицензия есть, все порядком. Только, говорю им, зря, мужики, вы сюда приехали: я свой кордон знаю, никакого зверя не добудете, ноги да время зря убьете!

Тут старик зачадил трубкой, раскашлялся и отчаянно замахал рукой, отгоняя дым.

— А они, видать, уж наслышаны были о Колченогом, говорят: охотиться мы в другое место поедем, благо машина у них, а просят только, чтобы я проводил их в долину, глянуть на него и, если случай тому, сфотографировать…

Он ожидал, видимо, что я разделю его радость. Но меня заела обида. Почти две недели я упрашивал его пойти со мной в тайгу, так он ни в какую не соглашался, а тут на тебе! Нет уж, и торжествуй теперь один! Я возился с железной печуркой, старательно избегая смотреть на него. Старик, видимо, понял мое настроение и заворчал виновато:

— Ну не досуг было… Я и от них хотел отвертеться, но из лесничества ведь позвонили. И опять же я реветь не могу, а один из них, Владимиром звать, бойкий мужик, на рожке ладно ревет, Колченогий непременно откликнется…

Он замолчал. Оглянувшись, я увидел, что он сидит на лавке, опустив плечи и невидящим взглядом уставившись в угол избы. Потрескивали поленья в печи, и, напрягаясь, гудело пламя. Стояла тяжелая, гнетущая тишина. Мне захотелось растормошить старика каким-нибудь вопросом, но он вдруг усмехнулся и, словно припомнив что-то, покачал головой.

— Э-эх! Охотники! — презрительно пробормотал он. — Только и делов-то, что билет есть да лицензия куплена, а зверя бьют так… позабавиться им надо. Им в тайге не промысел нужен?

Мне показалось, что старик в эту минуту не видит меня и говорит не мне, а отвечает вслух своим мыслям.

— Если б я сам на рожке мог реветь, — еле внятно бормотал он, — да разве я пригласил бы таких с собой… А мне надо найти его… Гон на сход пошел, а его так и не слыхать, и реву не слышно, и маток с ним нет…

Он медленно опустил на стол тяжелые кулаки, перевитые набухшими венами, поднял голову.

— Схоронился зверь, и не слышно его. Следы есть, все у реки держится, а реву не слышно… А в прошлые года в это время уже табун лосих ходил в долине с ним…

Я слушал старика с недоумением. Всю неделю почти каждый день он пропадал в тайге и, возвращаясь, начинал рассказывать о Колченогом…

И как же он не слышал рева, когда всего лишь два дня назад мы были вместе в деревне и он рассказывал охотникам, что гон уже в разгаре и Колченогий ходит с лосихами! Зачем же он говорил это?!

Я заварил чай, поставил на стол чайник, соленую рыбу и хлеб. Старик ни к чему не притронулся, но после настойчивых уговоров пододвинул к себе кружку. Молча выпил чай, с грохотом отодвинул лавку и, едва процедив: «Спокойной ночи», ушел на другую половину избы.

Ночь была беспокойная. Я долго не мог уснуть. В настороженно дремлющем сознании все настойчивее всплывала уже знакомая картина: безмолвная тайга, обметенная дыханием осени, тропа вдоль изломанных берегов реки и на тропе отчетливый след прихрамывающего лося. Вспоминая рассказы Лобова и местных охотников, я старался представить Колченогого на этой тропе…

…Колени его заплыли тяжелыми горбами нароста. Он ходил по тайге, горбясь и тяжело припадая на передние ноги, за что и получил от людей свою кличку. Ни от одного охотника в долине Киренги я не слышал, чтобы когда-либо встречался в тайге зверь, более могучий телом и более великолепный в своей неустрашимой силе, чем Колченогий — одинокий, угрюмый лось, поселившийся в Зеленой Долине.

Ранней осенью, когда подернутая морозцем тайга затихает так, что в безветрии слышится шорох опадающего листа, призывный рев Колченогого взбудораживал мирный покой Зеленой Долины. Прокладывая новые тропы, Колченогий метался по берегам реки, и неистовым ревом вызывал противников на поединок. И осмелившийся откликнуться и принять бой чаще всего спасался бегством от верной гибели. Какой дух природы вселился в этого могучего зверя? Не только осенью, в пору брачных битв, но и в другие времена года Колченогий не терпел ничьего присутствия в Зеленой Долине, ни один зверь не ступал на пробитую им тропу. Лосиные и оленьи тропы отворачивали от долины в верховьях реки, где кончались владения Колченогого. Лосиная семья порой не разлучается почти до самой весны, когда у самок уже начинается отел, или остается вместе до следующего гона. Но Колченогий уже зимой бродил в долине один.

Нередко свежий след прихрамывающего лося видели у околицы деревни. И было непонятно, что побуждает его бродить вблизи человеческого жилья. Здесь у Колченогого были заклятые враги — лайки, хорошо знающие свое дело.

Деревенские псы в летнее безделье часто сбиваются в стаю и по нескольку дней пропадают в тайге. Натыкаясь на свежий след Колченогого, они не раз устраивали на него облавы. Однажды они выгнали его из тайги в поле и, применив волчью тактику загона, прижали к стогам. В этот вечер два особо ретивых пса из стаи не вернулись к своим дворам. Скоро их нашли с проломленными черепами неподалеку от стогов. Это были хорошие промысловые собаки, натасканные на белку и соболя, ходившие не раз и на медведя. Случилось это происшествие как раз перед началом промыслового сезона, и обозленные хозяева погибших псов, сговорившись, решили втихую разделаться с Колченогим. И кто знает, как ушел бы Колченогий от их мести, если б не проведал об этом Василий Тарасович. Вечером в большедворском клубе произошло событие, о котором долго еще вспоминали не только в окрестных деревнях, но и в далеком районном центре.