Бега
Шрифт:
— За что? Где аргументы! — ухитрился выкрикнуть из кучи тел Клавдии. — Вы не имеете пра…
— Вот уж действительно и пошутить нельзя! — уговаривал конвойных Лаптев: его уже вели по главной аллее.
— За что? С каких таких дел?! — прорычал Бурчалкин, награждая вожака коротким в печень.
— Лас… ласточку ему, — поперхнулся тот, валясь боком на дорожку.
— Он ни при чем! — пробовала заступиться за Стасика Карина. — Слышите вы, психи с бантиками! Он художник… Слышите!
Но художник дружинникам как раз и требовался.
Как ни блестяще сражался Бурчалкин,
— Не трогать! — закричал Бурчалкин.
Но дружинники приняли это на свой счет и с удвоенной силой потащили Бурчалкина к выходу из парка. Там уже собралась несметная толпа во главе с Агапом Павловичем и стоял мотоцикл с коляской, из которой торчали к небу босые ноги «шутника» Лаптева.
К счастью для Бурчалкина, мотоцикл у дружины был один.
Глава XIV
Предъявите документы
— Бросьте врать, передвижнички! — рычал Стасик, мечась в запертой каморке штаба дружины. — Где вы сперли «Голубого козла»? Заладили свое: «Наш, наш»… Что он — птица Феникс, или вы его своими трудовыми из костра вытащили?
— Никто ничего не тащил, — отозвался Лаптев. — «Козлик» наш, потому что нам заплатили этой картиной за участие в киносъемках… Что ты на меня так смотришь? Перевели на деньги из расчета три рубля в день.
— Кто заплатил?
— Консультант по быту и реквизиту Белявский.
— Это какой? Кругленький, ластоногий? Ну, попадись он мне еще раз! Сволочь… Не густо же он вас одарил. Мне так по шесть рублей предлагали, и то отказался.
— Мы не из-за денег, — обиделся Лаптев. — Мы, собственно, на общественных началах.
— Ну, а на каких началах вы с «Козлом» в парк потащились? Босиком, в кофточке… Что за маскарад и кто из вас, простите, Арбенин?..
— А тебе-то какое дело? — вспылил на слове «Арбенин» Клавдии.
— А такое, что я влетел с вами без дела, как молочница в понятые. По чьей милости я тут нахожусь?
— Это ты «парусине» объясняй, а не нам, — сказал Клавдии спесиво. — Мы им приглашения не посылали.
— Обидно и возмутительно, — зябко пожал плечами Лаптев. — Ошиблись — так подскажите… А то сразу: «Вот они!»
— и в коляску.
— Я уверен, ими руководит чья-то злая воля, — заклокотал в надежде Клавдии. — Неспроста они так раскомандовались.
— При чем тут воля, — сказал Бурчалкин. — Страсть командовать заложена в человеке с детства. Административный рефлекс! С детства хочется скакать на палочке впереди пеших рядовых и быть главным «казаком» или «разбойником». Между прочим, вам эта страсть не чужда, разбойнички?
Клавдии сконфузился, но наглость не потерял:
— А тебе, конечно, хочется пешкодралом! — сказал он тоном, отрицающим всякую возможность такого хотения. — Ну и топай! Наши пути расходятся.
Заявление Клавдина было тут
— Ну, что скажете хорошенького? — сказал он, валясь синими от наколотых якорей руками на стол. — Оправдываться будем или как?
— А в чем, собственно, оправдываться? — сдавленно произнес Клавдии. — Мы же не из хулиганства, а в интересах творчества…
Парусиновые скептически переглянулись, а чубастый склонился над столом и выставил нижнюю губу уступом.
— Мы же без задней мысли, товарищи! — заволновался Лаптев. — Не дрались, и вреда, собственно, никому не принесли.
— Ну, а ты что скажешь? — Чубастый перевел обостренный взгляд на Бурчалкина; короткий в печень все еще давал себя знать, и разговор предстоял особый.
— Не имею к ним никакого отношения, — отделился Бурчалкин. — Я просто так, случайно подошел.
— Ишь ты, «не имеет»! — вожак обернулся к сподвижникам, и те понимающе захехекали. — Случайно только кошки с крыши падают. «Случайно»… Смотри какой грамотный! Думаешь, умнее других?
— Не думаю, а знаю.
— А мы тебе пятнадцать суток! — радостно пообещал чубастый.
— Это на каком же основании?
— A-а, не любишь! — переглянулись дружинники. — А не ерепенься. Не сопротивляйся… Иди куда ведут…
— Иди за большинством! — крикнул откуда-то с запяток коротконогий дружинник. — Попал в милицию — держись сиротой…
— Ладно, нечего тут кисели разводить, — поднялся чубастый. — К Демьян Парфенычу их. Оформим — и под метлу.
— А меня за что? — взмолился Лаптев. — Товарищи, я же первый осознал, — дополнил он, заметив, что Клавдии проворно скидывает кофтенку. — Честное слово, осознал. Поверьте!
— Подметешь набережную, тогда и осознаешь, — отклонил петицию чубастый. — Пройдемте в отделение. Милости просим.
В милиции состоялась короткая и неожиданная для Бурчалкина встреча. За дубовым барьером дежурной комнаты, где сидел в этот раз сам Демьян Парфенович, отводил душу живой и невредимый Василий. Приладонивая то распахнутую грудь, то весьма нетвердые колени, он напевно скороговорил:
— «Томск — Омск — Ачинск, Чимкент — Чита — Челябинск», — причем этот странный маршрут сопровождался чечеткой и заканчивался опять же рефреном: — Вот мчится скорый — «Воркута — Ленинград».
— Друг! — заорал он, различив Стасика в лицо. — Вот так встреча! Не в деньгах счастье, братишка… Где же ты был с утра?
Эх……… тебя……… Что бы………! (Остальные слова были плохие.)
— К батарее его, мерзавца! — отозвался на плохое Демьян Парфенович. — Только подальше от крана, не как в прошлый раз.
Плясуна повели в соседний отсек.
— Вы напрасно его сейчас, Демьян Парфеныч, — заступился чубастый. — Он нам многое мог бы рассказать, как свидетель по ихнему делу, — и показал пальцем на Лаптева, который раскуксился у барьера окончательно и крикливо сваливал всю вину на Клавдина: