Беги, Люба, беги!
Шрифт:
– Оптика нужна! — воскликнула я, вспомнив о бинокле Максима, но тут же зажала себе рот рукой. Я же ведь не дура, догадывалась, отчего вдруг Лидка принялась писать записки, словно Рихард Зорге.
Однако из оптики у меня в доме имелся лишь театральный бинокль. Но лезть с ним на дуб — это ж ворона каркнуть не успеет, умрет со смеху!
С трудом дождавшись половины двенадцатого, я переоделась в спортивный костюм, обула кроссовки и села, глядя на часы, как собачка на пустую миску. В одиннадцать пятьдесят в замке зашуршал ключ. Я живо поднялась навстречу подруге.
— Ой! — сказала я, но Лидка выразительно
Вельниченко выглядела так, словно ею протирали пол в избушке бабы-яги. На рукаве паутина, юбка в пыли, пальцы в грязи. Я от души захихикала, не подозревая, что через пятнадцать минут буду выглядеть так же.
Деловито просеменив в спальню, Лидка доходчивыми жестами пояснила, чтобы я дала ей переодеться в нечто подобное моему спортивному костюму. Задуманная подругой авантюра мне разом разонравилась. Но деваться было некуда. А через несколько минут, одобрив содержимое собранной мной котомки, Лидка решительно махнула рукой и направилась к двери. Я вышла следом, тихонечко заперла дверь и, обернувшись, с удивлением обнаружила, что подруга поднимается наверх. Глубоко вздохнув, я покачала головой..
Только оказавшись возле чердачной двери, моя Мата Хари соизволила открыть рот.
— Я через соседний подъезд вошла, — сообщила она. — На чердаке грязновато чуток, но пройти можно. Так спокойнее! Мало ли какой гад за твоим подъездом следит!
— С чего ты взяла?
— Ни с чего. Береженого бог бережет!
— А почему вдруг принялась записки писать? Неужели «клопа» нашла?
— Нет, поморщилась Лидка и, с кряхтением перелезая через толстую грязную трубу, повторила: — Береженого бог бережет! Очень уж все странно... И что-то не верю я этому Тигрину. Да и менту тоже. Так что, если кому-то есть охота за нами следить, пусть считает, что ты до трех книжку в креслице читаешь!
Протерев собою весь чердак, мы благополучно спустились вниз, почистились и вышли на улицу. Ни засад, ни кордонов после беглого осмотра замечено не было.
— Можно доехать на автобусе до Малой Нильской, а потом до Мишкина на маршрутке, — сообщила Лидка, оглядывая девственно чистую в обе стороны проезжую часть. — Или сразу частника поймаем?
— Давай, что первое увидим!
Она кивнула, и мы отошли в тенек под деревья.
На глаза не попадалось ничего дельного, мусоровоз и патрульная машина в расчет не шли. Прошло минут пять. Я уже начала вздыхать, когда в поле зрения оказался знакомый автомобильный силуэт. О большей удаче и мечтать было нельзя.
— Игорь Федорович! — завопила я и, размахивая руками, бросилась к дороге.
Серая «девятка» испуганно вильнула и, проехав несколько метров, встала колом. Сквозь пыльное стекло показалось сердитое лицо водителя.
— Очумела, что ли? Ты бы еще под колеса бросилась! — распахивая пассажирскую дверцу, гаркнул Христенко. Немного выпустив пар, он сменил гнев на милость — Здорово, Любовь Петровна! Куда пропала-то? А чего рука перемотана?
— Да вот, — скромно улыбнулась я, привычно пропустив мимо ушей первую часть приветствия, — поранила. На «больничном» сижу...
— А-а-а! — кивнул он. —Ну, до свадьбы заживет! — И собрался двинуться дальше, напоследок доброжелательно кивнув: — Выздоровеешь — выходи, как всегда.
— Игорь Федорович! —
— Куда? — несколько раздосадованно спросил тот. — На Макулинскую?
— К-хе, к-хе... — деликатно кашлянула я. — В Мишкино.
Но вот, кое-как сторговавшись в цене, мы мчались в сторону области. Христенко, вздыхая и качая головой, что-то недовольно бубнил. Лидка, поглядывая на него с неодобрением, морщила брови, из-за чего я опасалась, как бы она вслух не назвала его жмотом или барыгой. Но в конце концов все успокоились, Христенко включил приемник и оставшуюся дорогу развлекал нас русскими народными песнями.
Точно повторить маршрут, проделанный на «СААБе», не удалось. Куда именно он свернул в прошлый раз, я не запомнила, поэтому пришлось поворачивать по дорожному указателю. Пару раз вильнув по лесу, дорожная лента резво выскочила на равнину, и вдалеке я увидела пропускной пункт Мишкина.
— Остановите здесь!
Условившись, что вернемся через час, мы с Лидкой живо вымелись вон и припустили через поле, рассчитывая добраться до леска, а там до ограды. Вскоре я поняла, что мы подходим к поселку с другой стороны — достопамятный дуб высился позади шикарных шиферных крыш. Зато в этой части Мишкина не было голой земли, заборы участков начинались метрах в десяти от кустов. Правда, отсюда не было видно мамоновского дома, но я решила, что, ориентируясь по верхушке дуба, отыщу его без проблем.
Мы потоптались немного возле ограды, поглядывая на всякий случай по сторонам, и, не заметив ничего подозрительного, приступили к делу. Перебраться на ту сторону не составило труда. Не прошло и минуты, а мы уже шли вдоль заборов, рассчитывая найти проход между участками. Однако петлять на незнакомой территории оказалось не так просто, как казалось вначале. Раз пять мы теряли из виду дуб и столько же выходили к одному и тому же месту, словно ходили по кругу. За время блужданий нам не повстречалось ни единой живой души, если не считать черного «Мерседеса» с тонированными стеклами, бесплотным фантомом проплывшего перед нашими испуганными взорами.
— Ну и местечко, — покачала головой подруга, провожая его взглядом.. — Тишина, как на кладбище, а заборы, как на зоне.
– Это и есть зона, — согласилась я. — Зона отдыха после тяжелых криминальных будней.
— А что , здесь одни уголовники живут?
— Почему? Говорят, и прокурор здесь. Обратная, так сказать, сторона медали...
Наконец я различила впереди знакомую красную крышу. Между забором участка родителей Мамонова и соседним имелся проход. Именно туда в прошлый раз нырнул Тигрин. Возможно, там имеется калитка. Но на поверку вышло иначе: забор здесь выглядел еще неприступнее и в высоту имел верных три метра.
— Засада... Что делать будем? — спросила, повернувшись ко мне, подруга и почесала затылок. — Времени осталось в обрез.
Я задумалась, что из содержимого моего рюкзачка может помочь в такой деликатной ситуации, и тут за спиной кто-то оглушительно рявкнул:
— Стоять! Руки за голову!
— Интере-е-е-сно... — противным голосом тянул толстый краснорожий лейтенант, перекладывая с места на место мои веревку, фонарик и ножик. — Наводит на размышления: холодное оружие, экипировочка... Да, Тапазов?