Белая полоса

Шагин Игорь Игоревич

— По какому экономическому делу? — спросил я, пристально посмотрев на неё.

— Ну, по экономическому делу, которое возбуждено по факту хищения должностными лицами предприятий «Топ-Сервис» и, в частности, «Топ-Сервис Восток», денег, НДС из государственного бюджета, — под моим взглядом немного смутившись, сказала она.

И тут у меня закралось предположение, что эта девочка — может, её прислали или она так решила сама, — пришла меня очаровать. Я спросил:

— В качестве свидетеля?

Не отводя от меня своих карих глаз, она сказала:

— Да.

—

Я буду давать показания, — сказал я, — только если Вы не возражаете, собственноручно, в форме ответов на задаваемые мне вопросы. И, пожалуйста, чтобы я себе записал, скажите мне, пожалуйста, Вашу фамилию, имя и отчество и полностью Ваш служебный статус.

И, сев за стол, достал из папки свою ручку и тетрадь.

Видя такое моё полное желание на кооперацию со следствием, девушка продиктовала мне свои ФИО, должность — следователь по особо важным делам, и другое. А потом положила передо мной уже с заполненной шапкой протокол, где я как свидетель предупреждаюсь об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, чтобы я написал, что желаю давать показания собственноручно, а потом письменно начал отвечать на вопросы.

— Позвольте мне спросить, — сказал я. — Я буду допрашиваться как директор ООО «Топ-Сервис Восток»?

— Да, — немного подумав, сказала она.

Я взял ручку и начал писать в протоколе, что предупреждён следователем об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний как свидетель по делу о хищении должностными лицами ООО «Топ-Сервис Восток» НДС из госбюджета и что уведомлён, что я буду допрашиваться как директор ООО «Топ-Сервис Восток» и что таким способом, мошенническим образом, заведомо об этом зная и пренебрегая всеми нормами УПК, Конституции и «Конвенции о защите прав человека», следователем по особо важным делам и так далее была цинично предпринята попытка лишить меня единственного моего права на защиту. В конце я добавил, что написано собственноручно и мною прочитано, и расписался.

— Вот мои показания по делу, — и отдал протокол ей.

Она взяла протокол, прочитала и… начала плакать. У неё глаза буквально взорвались горькими слезами, а тушь потекла по щекам. Она положила протокол на стол, закрыла лицо руками и отвернулась. Потом отошла в угол комнаты и, стоя спиной ко мне, вытерла глаза. Потом повернулась, но слёзы всё ещё продолжали катиться по щекам.

— Что Вы наделали! — дрожащим голосом сказала она. — Я не говорила Вам такого, я не собиралась Вас лишать права на защиту! Как я этот протокол отдам… — и она назвала какую-то фамилию.

И, не зная, как реагировать и не собираясь никак реагировать, я сидел за столом и сохранял молчание. От этого у девушки-следователя текли слёзы ещё больше и больше.

Потом она взяла протокол и быстро вышла из кабинета. А через несколько минут вернулась обратно с высоким, крупного телосложения молодым человеком в костюме, рубашке и галстуке. Видимо, с её напарником — следователем, у которого либо она должна была консультироваться по вопросам, либо он должен был продолжить допрос, когда я начну давать показания.

Он

держал в руке протокол, а она снова начала захлёбываться слезами:

— Я такого не говорила, я такого не говорила!

— Вы зачем девушку обидели? — сказал мне молодой человек.

Но я терпеливо продолжал сохранять молчание.

— Уведите его, — крикнул в коридор молодой человек. В кабинет заглянула дежурная по следственке, прапорщица Нина. — Он девушку обидел.

— Выходите, — сказала мне прапорщица Нина, с презрением сжимая губы так, что стали видны все её морщины под тональным кремом на постаревшем лице, и смотря на меня злобно со своей почти двухметровой высоты.

Я вышел в коридор. И прапорщик Коля закрыл меня в боксик.

До обеда я вернулся в камеру, а после обеда меня снова заказали на следственку. Я с нетерпением ожидал Владимира Тимофеевича, чтобы рассказать ему о результатах новой предпринятой попытки допросить меня по экономическому делу. И, вырвав из тетради листок с фамилией и должностью следователя, посетившей меня сегодня утром, положил его в карман моей повседневной бежевой фланелевой рубашки. После выхода из подземного туннеля на первый этаж следственки прапорщик Коля, посмотрев в листочек бумажки, назвал несколько фамилий и номера кабинетов, и среди них «Шагин, 23». Я быстро зашёл в кабинет и остановился. За столом сидела Света и, как будто не замечая меня, что-то выискивала в стоявшем на её коленях полиэтиленовом пакете.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Привет, — сказала она и, поставив кулёк на пол, подвинула вперёд том, лежавший на столе.

— Это мне? — спросил я.

— Да, — сказала она.

— А где Леонид? — спросил я, всё ещё думая, что он вышел в туалет или поговорить с кем-то из своих знакомых в следственном комитете.

— Он знакомился сегодня утром. Паша его знакомил, — сказала Света, смотря немного в сторону от меня. — А я у Лясковской на сегодня взяла разрешение знакомить тебя.

— А потом кто будет меня знакомить? — спросил я.

— Если ты не возражаешь, я могу тебя знакомить, — сказала Света.

— А Леонида? — спросил я.

— Там найдётся кому его знакомить, — сказала Света.

Я взял том дела, отошёл от стола и сел за столик для ознакомления. Я пролистал том и увидел, что с ним уже знакомился.

— Я уже знакомился с этим томом, — сказал я.

— Да? — спросила Света и посмотрела в лежащий на столе график, в котором за каждый том я ставил свою подпись. — Действительно. А какой том завтра принести?

Я не заметил, как за разговорами пролетели два часа. В кабинет заглянул прапорщик Коля и уже с трудом двигающимся языком сказал:

— Так, всё, заканчиваем, заканчиваем.

На следующий день меня посетил адвокат. Я рассказал Владимиру Тимофеевичу о предпринятой вчера попытке меня допросить и чем всё это закончилось.

— А как же она этот протокол понесёт начальнику? Что же она хотела? — улыбнувшись, сказал Владимир Тимофеевич.

— А где этот протокол? — спросил я.

— Откуда же я знаю! Выкинут! — сказал Владимир Тимофеевич.