Белая полоса
Шрифт:
…Я знаю, что убийство Подмогильного заказывал Шагин, — я это знаю со слов Старикова или же Гандрабуры…
…Я никогда не присутствовал при разговоре, когда бы Шагин вёл разговор о Подмогильном. И за что именно Шагин заказал убийство Подмогильного, я не знаю…»
Прокурор посмотрел на Маркуна.
— Я же уже объяснял: от меня хотели слышать «Шагин», и я говорил: «Шагин», — сказал Маркун.
При воспроизведении обстановки и обстоятельств события преступления от 5 мая 2000 года Маркун пояснил, что ему известно, что Подмогильного заказал Шагин.
Из протокола допроса Маркуна в качестве
«Мне конкретно не говорилось, кто заказывал преступление, но подсознательно я понимал, что заказ исходит от Шагина…»
Поскольку у прокурора по этим двум протоколам допроса вопросов к Маркуну не оказалось, прокурор попросил огласить показания Маркуна в качестве обвиняемого от 12 июня 2000 года:
«Фиалковский имеет отношение к причастности к заказу на убийство Подмогильного. В то время, когда Шагин через Старикова заказал убийство Подмогильного, исполнение также затягивалось и в то время я приезжал в офис Шагина, где встретил Фиалковского. Он спросил меня, что делается по последнему вопросу. Для себя я понял, что имелся в виду заказ на убийство Подмогильного, поскольку он поступил за одну неделю до этого. Фиалковский также говорил, что надо побыстрее решать этот вопрос, потому что этот человек «сильно наступает на пятки» и мешает работать. В ходе этого разговора не называлась фамилия ”Подмогильный”. Для меня, Шагина и самого Фиалковского было понятно, что речь идёт о заказе на убийство Подмогильного…»
Прокурор посмотрел на Маркуна:
— Вы тут говорили, что Фиалковский… — прокурор не договорил.
— Мне сказал следователь, что хватит уже на Шагина, нам нужно на Фиалковского, — ответил Маркун.
Прокурор попросил огласить показания Маркуна в качестве обвиняемого от 13 сентября 2000 года, в которых Маркун отказался от ранее данных показаний, в том числе о причастности Фиалковского к убийству Подмогильного, мотивируя отказ применением физического воздействия со стороны работников милиции.
— А это… — хотел продолжить прокурор.
— Ко мне пришёл следователь и сказал, что Фиалковский свои вопросы уже решил.
После этого Лясковская, перевернув несколько страниц, сказала:
— Ну, в этих показаниях он уже говорит то же самое, что говорит в суде.
Закрыла том и отпустила участников процесса на обеденный перерыв.
После обеда, так как ещё ранее Вишневский отказался разговаривать с судьёй, а потом за неуважительное отношение к суду был удалён до конца судебного процесса, Лясковской ничего не оставалось, как только огласить его показания, данные им на предварительном следствии в качестве подозреваемого. А прокурору — показать участникам процесса видеосъёмку с места преступления, на которой Вишневский рассказывал и показывал, как он стрелял в Подмогильного.
Какие-либо другие показания Вишневского в деле отсутствовали, поскольку после перевода Вишневского из РОВД в СИЗО-13 (в ИВС он не был), он сразу отказался разговаривать со следователями и, соответственно, давать показания и подписывать какие-либо процессуальные документы.
Сначала прокурор на видеодвойке продемонстрировал воспроизведение с места преступления. На видеозаписи Вишневский был с палочкой — хромал на одну ногу. Возможно, от методов
Он показал подъезд, куда зашёл для совершения убийства. А потом, используя макет пистолета, как он стрелял, точно копируя способ стрельбы из фильма «Неуловимые мстители», когда дуло револьвера кладут на левую руку. И произнёс звук «пуф!»
Он сказал, что выстрелил в потерпевшего один раз. И, не желая его смерти (видимо, имелось в виду то, что не сделал контрольный выстрел), ушёл с места преступления. В оговорённом месте сел в машину «БМВ», на которой, как и привёз, Гандрабура увёз его от дома, где жил потерпевший. Пистолет оставил в машине.
В оглашённых показаниях об обстоятельствах организации убийства Вишневский рассказал, что он, Стариков, Макаров, Маркун и Гандрабура находились в комнате директора станции техобслуживания «Юнайтед-Моторс» и обсуждали, что делать с человеком, который мешает работать бизнесмену по кличке Толстый и его фирме, с которой, как понимал Вишневский, Макаров имеет какую-то выгоду. И отчего, как говорил Макаров, у них — Старикова, Маркуна и Гандрабуры — денег всё меньше и меньше. Высказывались разные мнения. Кто-то предложил, что нужно «мочить». Так как он в компанию ребят вошёл недавно и должен был себя зарекомендовать, он вызвался, что «мочить» будет он, за что ему было обещано то ли Стариковым, то ли Маркуном, то ли Макаровым, то ли Гандрабурой 3000 долларов.
А также был оглашён протокол моей очной ставки с Вишневским, на которой он подтвердил, что Шагин не присутствовал при данном разговоре и о какой-либо заинтересованности в убийстве Подмогильного человека по фамилии Шагин не говорилось.
Было очевидно, что у участников процесса множество вопросов к Вишневскому по его показаниям. Кто, например, предложил «мочить»? И какие ещё предлагались в обсуждении меры воздействия? И вообще, имели ли эти обстоятельства место? Потому что, судя из воспроизведения Вишневского с места преступления, если, конечно, Вишневский не строил из себя дурака, кося под справку в деле, что он болен шизофренией, он не то что не стрелял — он не знал, как пользоваться пистолетом!
Но вопросы задавать было некому. И судья спросила, подтверждают ли Маркун, Стариков и Гандрабура показания Вишневского. На что подсудимые ответили, что нет.
Лясковская объявила перерыв до девяти завтрашнего утра.
На следующий день суд начался по расписанию. Секретарь сказала, что в холле уже ожидает свидетель.
— Так давайте его сразу допросим, чтобы не задерживать человека, а потом уже рассмотрим, если у кого есть какие-либо заявления и ходатайства, — сказала Лясковская и отправила секретаря за свидетелем.
В зал вошёл невысокого роста человек лет сорока, в синих джинсах и светлой, с длинным рукавом и карманами на металлических кнопках рубашке.
Лясковская попросила у свидетеля паспорт. Он назвал свою фамилию.
— Так, кого Вы знаете из подсудимых в клетке? — спросила судья.
— Можно подойти поближе? — сказал свидетель.
— Этого, этого, — он сказал, — этого, этого, этого. Этого, этого, этого и этого.
Он опознал всех, кроме меня и ещё четырёх человек из четырнадцати, добавив: «Остальных я могу просто не помнить».