Белая сорока
Шрифт:
— Кто же, собственно, этот Блохин? — спросил я.
— Еще неделю назад я бы, пожалуй, не смог вам ответить, — признался Курилов. — Это племянник старого Блохина, Герман Крюгер, сын его сестры, которая вышла замуж за владельца рыбного магазина в Риге. Он настолько похож на двоюродного братца, что мог себя свободно за него выдавать, втерся в доверие местных жителей, а позднее там и женился.
— Нет ли здесь какой-нибудь путаницы? — вмешался я. — Ведь тетя Настя до замужества носила фамилию Крюгер.
— Никакой путаницы, — возразил Курилов, — просто нас ввели в заблуждение. Тетка Настя заполняла анкеты, как хотела, точнее сказать, как ей было приказано. Из архива, который случайно сохранился, узнали, что она является женой дяди этого фальшивого Аркадия, то есть его тетей, и, естественно, потому носила фамилию Крюгер.
— Ничего
— Вы забываете, что речь идет о пограничной полосе, — пояснил Курилов. — Там уже давно свили гнездо агенты и резиденты капиталистических разведок. Не исключено, что у нашей двоицы было какое-то задание, а для начала она должна была втереться в доверие.
— Гм, выходит, по-вашему, они торчали там целых семь лет, дожидаясь своего часа? — засомневался я. — А разве эта папка для «нот» не служит доказательством того, что «Блохин» весьма активно работал на вражескую разведку?
— Сейчас — да. А раньше? У нас есть опыт, Рудольф Рудольфович. Этот опыт говорит, что шпионские центры могут глубоко законсервировать своих агентов на долгие годы.
— Что ж, вам и карты в руки, — согласился я.
— И неплохие карты, — засмеялся Курилов. — Они не говорят, что речь идет обязательно о гитлеровских агентах. Есть у немцев немало любознательных соперников. Например, за каналом…
— Вы имеете в виду англичан?
— Именно, — кивнул он. — Они охотно используют прибалтийских немцев, которые работают на своих германских хозяев. Видите ли, против первого социалистического государства рука об руку борются все империалисты, хотя их интересы порой и расходятся. Именно так произошло и в нашем случае. Например, удалось установить, что отец фальшивого Блохина был мелким судовладельцем, которого перед мировой войной протежировала крупная гамбургская компания «Хапаг». Во время войны он потерял одно из своих судов, после возникновения самостоятельной Латвии его взяли на службу англичане, в частности, белфастская судостроительная фирма «Герланд и Вольф» и судовладельческая компания «Ивертон», которые тесно связаны с «Интелидженс сервис». Герман, сын старого Крюгера, то есть наш фальшивый Аркадий Блохин, служил в войсках белогвардейского генерала Юденича, а потом перешел к английским интервентам, которые высадились в Мурманске. После победы Красной Армии Герман жил в столице Латвии — Риге, которая стала местом сборища всевозможных «бывших» людей из царской России. О том, что он там делал, точно неизвестно. Работал якобы в фирме своего отца, а когда тот в 1925 году умер, он промотал все наследство. Его тетя — Настя — уже в 1924 году приехала в Энгельс, главный город республики Немцев Поволжья, что по тем временам было очень просто: у нее там нашлись знакомые. Но уже тогда ее приезд преследовал вполне определенные цели. Тетя Настя происходит из состоятельной немецкой семьи. В старом Петрограде этой семье принадлежала большая ювелирная фирма, которая была даже привилегированным поставщиком «его величества»… Понятно, что после Октябрьской революции фирма перестала существовать. Ее владелец сумел вовремя собрать чемоданы и убежал в Латвию. В Петрограде он оставил очень способного и преданного «своего» человека, потому что считал, что власть рабочих и крестьян в России не удержится. А в том, что этот человек в течение семнадцати или восемнадцати лет оставался верным слугой своего господина, мы могли убедиться…
Курилов, подчеркнув последнее предложение, так выразительно на меня посмотрел, что я повторил:
— Могли… Значит, я также? Курилов засмеялся:
— Живое доказательство — у вас дома.
— У меня дома? — удивился я.
— Если, конечно, не на прогулке… — лукаво улыбнулся Филипп Филиппович.
Кажется, я начал догадываться:
— Дружок?
— Разумеется. Нам удалось найти его хозяина, очень помог в этом товарищ Усов. Он выспросил всех служащих железнодорожной станции Лобаново, один из них оказался полезным. Он с детства немного знает немецкий. Когда он услышал незнакомцев говоривших по-немецки, — по одежде это были два ленинградца и один местный, железнодорожник его не узнал, но мы догадались, что это был Блохин, — ему представился случай убедиться, что кое-что, в немецком языке од понимает. Ленинградцы уезжали и требовали от того
— Значит, хозяин моего Дружка нашелся. Что с ним?
— Мы его задержали, — был ответ.
— Того, что он дал лайку, достаточно, чтобы попасть за решетку?
— Вы это серьезно? — спросил задетый за живое Курилов.
— Серьезно, — смущенно ответил я.
— Вас извиняет лишь то, что вы ничего не знаете из того, что натворил господин Купфер. Было бы преступным оставлять его на свободе…
— Ах, так, — протянул я. — Тогда другое дело.
— Если говорить коротко, — продолжал Курилов, — то Купфер дал Хельмигу лайку, когда тот вместе с Шеллнером отправился в Лобановское лесничество за снимками определенных объектов, которые приготовил Блохин. Они ехали как охотники, и Крюгер-Блохин — будем его в дальнейшем называть, как привыкли, Блохиным — их ждал на вокзале. Он их и отвез к себе домой, однако на ночлег из-за осторожности не оставил. Они спали в лесном сарае, обронили там патрон и утром вышли пополнить свое собрание фотографий. О том, что было дальше, вам известно больше, чем кому-либо.
— Подождите, — забормотал я, — разумеется, я не знал, что сообщником Хельмига был Шеллнер. Но я и теперь не понимаю, почему он потом отдал снимки Хельмигу и как они попали в руки Эрны?
— Хельмиг, возможно, хороший фотограф, но техническую часть он поручил Купферу, который проявил снимки и сделал из всей серии тот альбом.
— Но почему же этот альбом попал в руки Эрны? — настаивал я.
— Вам бы все на блюдечке подать, — засмеялся Курилов.
— Ничего не хочу сказать плохого, Филипп Филиппович, но сдается мне, что это вы теперь так здорово все знаете, а ведь Блохин довольно долго делал, что ему заблагорассудится, и не будь красного патрона и белой сороки, вам бы тоже захотелось, чтобы все принесли на блюдечке…
На лбу у Курилова появились четыре морщины — верный признак того, что он сердится. Я ожидал, что он взорвется, но нет, ничего. Постепенно его лоб разгладился, рот растянулся в улыбку, и он проговорил почти нежно:
— Вы хотите сказать, что мы только сейчас поумнели, а до этого были как слепые котята? Что же, мы, действительно, кое в чем виноваты. Но зато поработали здорово. То, что мы сегодня знаем, — результат сложного и упорного расследования, которое продолжалось без малого месяц. Несколько птичек попало в клетку, и каждая из них кое-что прочирикала. У нас неплохой музыкальный слух, так что фальшивую ноту уловим…
Зазвонил телефон, и Курилов довольно долго слушал. По выражению его лица я не мог понять, кто звонит. Только один раз он закрыл рукой трубку и тихо спросил:
— Вы знаете, Рудольф Рудольфович, некоего Стернада?
— Стрнада? — догадался я и, когда Курилов кивнул, добавил: — Да, я знаю Богуслава Стрнада, чешского мастера стекла. Он сейчас устанавливает оборудование на заводе «Красная горка». Это солидный человек, очень хороший специалист и, на мой взгляд, заслуживает доверия. Он иногда приходит на заседание актива иностранных специалистов. Я дважды был с ним на охоте…
Курилов понимающе кивнул, затем минуту послушал и, наконец, сказал в трубку:
— Хорошо, приезжайте прямо ко мне. Да, да… Я — следователь… Пожалуйста, как можно скорее…
— На ловца и зверь бежит, — несколько возбужденно проговорил он, хрустнул пальцами, его лицо приобрело только ему свойственное выражение — широкая улыбка возле губ: — Этот Стернад сам настоящий следователь! Говорят, что у чехов крепкие головы, но при этом забывают о их знаменитом чутье…
— Это сугубо индивидуальное качество, — поправил я.