Белая сорока
Шрифт:
— Может быть, передумаете? Ведь это же скандал!
— Идите, пожалуйста, — вежливо, но решительно сказал начальник.
Дюрхаузен покачала головой, взяла пуделя и вышла.
Обыск Адели ничего не дал. Вернувшись в канцелярию, она потребовала составить протокол:
— Я должна приложить его к жалобе, — заявила она и собралась уходить.
— Минуточку, — задержал начальник.
— Что еще?
— Меня заинтересовал ваш песик, точнее его «одежда».
— Даже собаку не можете оставить в покое? Не трогайте ее!
— Хорошо, не тронем. Только посмотрим ее «одежду».
— Пудель очень нежный, он не привык к русским морозам. У нас и климат, и таможенники теплее…
— Снимите, пожалуйста, с собаки «жилетик».
— Я протестую… У меня все бумаги в порядке!
— Тем более непонятно, почему вы возражаете…
— Я же вам сказала: считаю это оскорбительной придиркой… — зло зашипела она, хотя в ее голосе уже чувствовалась безнадежность, и крепко сжимала под мышкой своего маленького пуделя, не давая таможенникам снять с него «жилетик».
Терпению начальника пришел конец. Он встал, оперся руками о стол и повысил голос:
— Нарушение государственных правил…
Дюрхаузен задрожала и выпустила пса, который радостно соскочил на землю, но, когда таможенник хотел его взять, оскалил зубы и зарычал.
— Ну, ты, герой, — засмеялся таможенник. У него, конечно, был богатый опыт. Ловким движением сильных рук он снял «жилетик» с собаки и передал его начальнику.
Дюрхаузен сразу затихла, покраснела и уставилась на руки, которые ощупывали «жилетик». Ее накрашенные губы сжались так, что образовали одну черту.
— Распорите-ка, там что-то твердое, — приказал начальник таможеннику. Тот осторожно вспорол «жилетик», прошитый ватином. Что-то заблестело, и в руках оказался большой сверкающий камень.
— Вот так одежка! — удивленно протянул таможенник.
Через минуту весь «жилетик» был распорот, и на столе оказалось его содержимое: двадцать шесть больших драгоценных камней и двадцать четыре поменьше.
— Вот где, оказывается, собака зарыта!.. — по-немецки сказал начальник и посмотрел на Адель. Он хотел что-то добавить, но в этот момент пришел таможенник и сообщил о результатах подробного осмотра чемоданов: металлические уголки всюду были из чистого золота, замаскированного под дешевый металл. Вот почему чемоданы, даже пустые, были такими тяжелыми.
— Вы и теперь считаете наши действия оскорбительной придиркой? — спросил начальник.
Адель тупо смотрела перед собой, нервно перебирая пальцами кудрявую шерсть пуделя, и молчала.
— Ну, хорошо, снимите пальто, присядьте вон на тот стул, подпишем с вами протокол, — сухо добавил начальник.
— Ничего я вам не подпишу! — возбужденно сказала Адель.
— Обойдемся и без вашего автографа. А вот без законных мер, пожалуй, не обойдемся… Придется вам задержаться.
Адель поежилась и укоризненно сказала:
— Мало вам моих драгоценностей, вы хотите еще и меня…
— Нам хорошо известно, что у вас в Ленинграде был договор с Лотнером — незаконно вывезти драгоценности весьма сомнительного происхождения. Вы хорошо знали, во имя чего и на какой риск идете. Впрочем, не имеет смысла здесь продолжать разговор…
Адель, казалось, утратила способность говорить; так и стояла она, красивая и элегантная, вмиг потеряв знаменитую немецкую самоуверенность, — жалкая, растерянная.
Несколько позднее в моей ленинградской квартире зазвонил телефон. Ссылаясь на серьезные причины, Шервиц попросил разрешения меня навестить. Конечно, я согласился, и скоро, похудевший, усталый, он уже сидел у меня в кресле.
— Что-нибудь случилось, коллега?
— Случилось? Не то слово. Со мной ничего не случилось, но у меня такое ощущение, что нечто происходит за моей спиной и я вот-вот опять попаду в неприятную историю.
— Вы говорите, как Пифия. О чем, собственно, идет речь?
— Как вам сказать… — замялся он, — о женщине.
— Опять женщина! — едва не рассмеялся я, но грустный вид Шервица заставил взять себя в руки.
— Я самый последний неудачник. Стоит только познакомиться с красивой женщиной, как все разбивается, словно стекло, и мне остается лишь собирать осколки, — уныло сказал он.
— Ваша образная речь не дает представления о деле. Лучше скажите проще и понятнее: что случилось?
— Я познакомился с очень милой женщиной — правда, она скорее любезна, чем красива.
— Как обычно, — заметил я.
— Нас познакомил официант в «Астории».
— По собственной инициативе или вы его об этом попросили?
— Он сам попросил меня помочь одной даме кое-что перевести на русский язык: ей надо было срочно представить какую-то бумагу в одно учреждение, но папку с переведенным текстом она забыла дома, возвращаться не хотелось. Сказал, что дама меня знает, может быть, и я ее вспомню… При всем своем желании я не мог представить, где мы с ней встречались. Но не мог же я не выполнить просьбу дамы, к тому же весьма симпатичной?
— Разумеется.
— Я подсел к ней и узнал, что она иногда ходит на «пивные» вечера в немецкое консульство, там меня и видела. Она сказала, что у меня характерное лицо, которое трудно забыть. Как вы думаете, она права?
— Я с ней согласен. А что ей нужно было перевести?
— Да какую-то ерунду, сейчас уж и не помню. Мы болтали о всякой всячине, потом я отвез ее домой на машине, мы договорились о встрече. Вот так и завязалось знакомство.
— И как долго оно продолжается?
— Почти две недели… Очень приятная девушка.
— Срок почтенный, учитывая ваше умение знакомиться. Но вы до сих пор не сказали, кто эта женщина?
— Она племянница инженера немецкой концессионной фабрики «Сток», ее зовут Грета Тальхаммер. Концессия якобы закроется через два месяца, и все они вернутся в Штутгарт.
— Так… Значит, придет весна, и ваша молодая любовь закончится?
— Нет, почему. Ликвидация дел концессии еще потребует времени… Впрочем, я не уверен, что все не закончится, например, завтра.