Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
Ребята растерянно смотрели то на приунывших птиц, то на зяблика, то друг на друга.
И вот тут неожиданно для самого себя Вася распахнул дверцу вольеры, через которую сам свободно входил, когда приносил птицам воду и корм. Щеглы, чижи, зеленушки, горихвостки, зяблики, зарянки выпорхнули наружу и улетели в сторону черневшего невдалеке молодого леса…
— Вот и все, —закончил рассказ Николай.
— Главное, как мы теперь ребятам все объясним? — затосковал Вася. — Разве они поймут? — он горестно вздохнул.
— Поймут! — —серьёзно и спокойно
Мне очень жалко было птиц, и сам я никогда не выпустил бы их из вольеры…
Вася смотрел на меня с тревогой: пойму ли?
— А мы скажем, что они сами улетели, — попытался я ложью во спасение выручить друзей.
— Нет, — твёрдо сказал Пал Палыч. — Врать не станем. Расскажем все, как было.
Так и сделали. Погоревали в классе, но, в общем-то, поняли… Не все, конечно, и не сразу, но поняли.
ЧУМАЗЫЕ СИНИЧКИ
На участке, полого спускающемся к реке, мы с Пал Палычем вырастили сад, богатый разнообразными породами деревьев и кустарников. В нашем саду расселилось множество птиц. На все птичьи вкусы имелись в нем и места для гнездовий, и корм. Сад был гордостью школы. Выпускники, получая аттестаты зрелости, сдавали сад тем, кто оставался в школе, наказывали беречь его, ухаживать за ним.
Каждую весну, в День птиц, мы развешивали на деревьях скворечники и дуплянки, берегли гнёзда, а зимой подкармливали птиц.
Ну, на зиму-то их оставалось в саду не особенно много. Прилетали с поля хохлатые жаворонки; распустив веером чёрные хвосты, картинно летали белобокие сороки; вечерами на деревьях долго гомонили воробьи. Много было синичек. Закалённые птахи, они в самую лютую стужу даже лапок не отмораживали, а ведь весь день проводили «на свежем воздухе».
Синица — нарядная щеголиха: на голове у неё синий чепчик, надвинутый на белые щеки, а из-под чепчика глядят озорные чёрные глаза. На шее — тёмный воротник, оттеняющий жёлтый передник, который прикрывает брюшко, а крылья сверху в неяркой прозелени. Синица неутомимо обшаривает деревья, выколупывая из трещин в коре окоченевших гусениц и жучков.
Каждый день после уроков мы приходили с Пал Палычем в сад, приносили в карманах птичий корм и раскладывали его по кормушкам.
Птицы привыкли к нам, подпускали близко к себе, иногда хватали корм прямо из рук.
Стали мы замечать, что с наступлением холодов наши синички из нарядных щеголих в синих чепчиках все больше превращались в каких-то закопчённых черномазых дурнушек.
— Прямо ума не приложу, — удивлялся вместе с нами Пал Палыч. — Где они ухитрились так перемазаться?
А синички словно и не замечали происшедшей с ними перемены. Они бодро летали по нашему саду, только теперь их никак нельзя было отличить от невзрачных воробьёв.
И вот однажды Пал Палыч с таинственным видом пригласил нас к себе, как только завечереет. Обещая в ночь резкое похолодание, заходящее солнце окрасило небо в зловещие багрово–красные цвета. С севера потянуло ледяной позёмкой. Пал Палыч, одетый в
— А теперь — внимание! — торжественно провозгласил он. — Всем смотреть на печную трубу!
Мы подняли уже изрядно посиневшие носы. Ничего особенного на печной трубе не было. На фоне темнеющего неба медленно увядал светлый кизячный дымок. Мы решили, что Пал Палыч просто подшутил над нами. Но он словно угадал наши сомнения:
— Не волноваться! Минуту терпения! Сейчас начнётся!
— Что начнётся-то, Пал Палыч?
— Сейчас увидите сами… Смотрите, смотрите!
Мы снова вскинули озябшие носы и уставились на печную трубу.
На край трубы с подветренной стороны стайкой сели неизвестно откуда взявшиеся синички. Видно было, как нахохлились они, распушили пёрышки — холодно к ночи, так хоть своими пёрышками старались утеплиться.
Когда струйки дыма совсем угасли, синички… одна за другой скрылись в печной трубе.
Мы раскрыли рты от удивления, а Пал Палыч победно улыбнулся:
— Понятно? К теплу человеческому жмутся! Вот сажей и перемазались.
Мы узнали потом, что с вечера до рассвета Пал Палыч не топил свою печку, чтобы не выкурить синичек из тёплого убежища. Сам холодал в остывающей к полуночи хате, а синичкам не давал замёрзнуть.
ПОДДУБНОЕ ЗИМОВЬЕ
Ни в степь, ни в лес мы никогда не ходили просто так, ради приключений. Всегда дело находилось. Пал Палыч соберётся пополнять свой гербарий — мы увязываемся за ним. Рыбья молодь гибнет в старицах и болотцах — Наташа всех на ноги поднимает. Александр Васильевич на линейке объявляет, что семена созрели, и вот мы уже рассыпаемся по лесу.
Ну и, конечно, везде за нами бегала Жучка, та самая, что у Пал Палыча жила. Знаменитая она была разведчица и открывательница тайн.
Разные бывают собаки. Есть маленькие, безобразно–породистые, холёные и злые собачата. Они всегда выбегают к двери впереди хозяев, тоненько и злобно тявкают или брезгливо и неприязненно обнюхивают ноги гостя. И ему уже хочется побыстрее уйти. Есть беззлобные ленивые увальни, которые всё позволяют с собой делать. Их очень любят дети. Есть умные и расторопные служаки, незаменимые на охоте или в другом каком-нибудь деле. Есть суровые сторожевые псы, которые яростно грызут мощными клыками доски забора, нагоняя страх на прохожего.
Всякие бывают собаки. Жучка была неутомимым бродягой и исследователем. Под стать Пал Палычу и всему нашему классу. Я не помню случая, чтобы с тех пор, как Жучка поселилась во дворе Пал Палыча, она хотя бы раз не приняла участия в наших походах…
Уже летом Пал Палыч знал, что для дуба год будет урожайным. А плодоносят дубы редко. Лет пять силы набирают. И действительно, к исходу октября в нашей дубраве желудей оказалось видимо–невидимо. А они всё падали и падали на землю, пробиваясь с тревожным и печальным шуршанием сквозь жёсткую листву ещё зелёных дубов.