Белые витязи
Шрифт:
— Неужели вы ещё работать будете?
У нас у всех руки и ноги отнялись от утомления.
— Да как же иначе... Не поработаешь — так и в хвост влетит потом, пожалуй.
— Что это вы?
— А французского сапёра одного книжка о земляных работах.
— Да вам зачем это?
— Как зачем? — изумился Скобелев.
— Ведь у вас же будут сапёрные команды, специально знающие это дело...
— Ну, это уж непорядок... Генерал, командующий отрядом, должен сам уметь рыть землю. Ему следует всё знать, иначе он и права не имеет других заставлять делать...
Во время переправы через Дунай Скобелев, чтобы не оставаться бесполезным, взял на себя обязанности ординарца при генерале Драгомирове. Обязанность, на которую обыкновенно назначаются прапорщики, поручики и вообще мелкотравчатая молодёжь... Потом Драгомиров
— Ну, поздравляю тебя с победой.
— Как... Да ведь ещё дело в начале.
— Всё равно... Ты посмотри на лица твоих солдат.
И действительно, как военный психолог, Скобелев не имел себе равного в настоящее время. Он положительно угадывал. В каждую данную минуту он знал настроения масс и умёл их направить, как ему вздумается. Насколько он изучил солдата, видно будет из дальнейших моих воспоминаний, но что он умёл делать из него — об этом верно порасскажут и другие близкие к нему и знавшие лица... Его сближала с солдатом сверх того и действительная глубокая любовь к нему. Про Скобелева говорили, что он, не сморгнув, послал бы в бой десятки тысяч, послал на смерть... Это верно. Он не был сентиментален и если брался за дело, то уж без сожалений и покаянного фарисейства исполнял его. Он знал, что ведёт на смерть, и без колебаний не посылал, а вёл за собой... Первая пуля — ему, первая встреча с неприятелем была его... Дело требует жертв, и, раз решив необходимость этого дела, он не отступил бы ни от каких жертв... Полководец, плачущий перед фронтом солдат, потому что им сейчас же придётся идти в огонь, едва ли поднял бы дух своего отряда. Скобелев иногда прямо говорил людям: «Я посылаю вас на смерть, братцы... Вон видите эту позицию?.. Взять её нельзя... Да я брать её и не думаю. Нужно, чтобы турки бросили туда все свои силы, а я тем временем подберусь к ним вот оттуда... Вас перебьют — зато вы дадите победу всему моему отряду. Смерть ваша будет честной и славной смертью... Станут вас отбивать — отступайте, чтобы сейчас же опять броситься в атаку... Слышите ли?.. Пока живы — до последнего человека нападайте...» И нужно было слышать, каким «ура» отвечали своему вождю эти на верную смерть посылавшиеся люди!.. Это уже не пассивно, поневоле умирающие гладиаторы приветствовали римского Цезаря, а боевые товарищи в последний раз кланялись любимому генералу, зная, что смерть их действительно нужна, что она даст победу... Это была жертва сознательная и потому ещё более доблестная, ещё более великодушная... Он, говорят, не любил солдата. Но ведь солдата, как и ребёнка, — не надуешь. Солдат отлично знает, кто его любит; а кто его не любит — тому он не верит, и в свою очередь особенной признательностью не платит. А между тем пусть мне укажут другого генерала, которого бы так любили, которому бы так верили солдаты, как Скобелеву... Они сами, глядя в эти светло-голубые, но решительные глаза и выпуклый лоб, видя эту складку губ, говорящую о бесповоротной энергии, понимали, что там, где надо, у этого человека не будет пощады и не будет колебаний... Но как хотите, в подобных случаях и я кающихся Магдалин разгадать не могу; слабонервные бабы в военных мундирах едва ли являются симпатичными кому бы то ни было... Скобелев любил солдата, и в своей заботливости о нём проявлял эту любовь. Его дивизия, когда он ею командовал, всегда была одета, обута и сыта при самой невозможной обстановке. В этом случае он не останавливался ни перед чем. После упорного боя, измученный, он бросался отдыхать, а часа через три уже был на ногах. Зачем? Чтобы обойти солдатские котлы и узнать, что в них варится. Никто с такой ненавистью не преследовал хищников, заставлявших голодать и холодать солдата, как он. Скобелев в этом отношении не верил ничему. Ему нужно было самому, собственными глазами убедиться, что в котомке у солдата есть полтора фунта мяса, что хлеба у него вволю, что он пил водку, положенную ему. Во время плевненского сидения солдаты у него постоянно даже чай пили. То и дело при встрече с солдатом он останавливал его.
— Пил чай сегодня?
— Точно так-с, ваше-ство.
— И утром и вечером?
— Точно так-с.
— А водку тебе давали?.. Мяса получил сколько надо?..
И горе было ротному командиру, если на такие вопросы следовали отрицательные ответы. В таких случаях М. Д. не знал милости, не находил оправданий.
Не успевал отряд остановиться где-нибудь на два дня, на три, как уже рылись землянки для бань, а наутро солдаты мылись в них. Он ухитрился у себя в траншеях устроить баню, как ухитрился там же поставить хор музыки... Когда началась болгарская зима, отряд его был без полушубков… Интендантство менее всего помышляло об этом. Что было делать? Оказывалась крайняя нужда одеть хоть дежурные части. Полковых денег не было — купить в Румынии. Своих у М. Д. тоже не нашлось... Обратился было к отцу... Но «паша» при всём своём добродушии был скуповат...
— Нет у меня денег! Ты мотаешь... Это невозможно. Вздумал наконец солдат одевать на мой счёт...
Через несколько дней Скобелев узнаёт, что в Боготу какой-то румын привёз несколько сот полушубков.
— Поедемте в главную квартиру... — предложил он мне.
— Зачем?
— Полушубки солдатам куплю...
— Без денег?
— «Паша» заплатит. Я его подведу... — и Скобелев насмешливо улыбнулся.
Приказал ротным телегам отправиться за полушубками. Приезжаем в Боготу... Скобелев прямо в землянку к «паше».
— Здравствуй, отец! — и чмок в руку.
— Сколько? — спрашивает прямо Дмитрий Иванович, зная настоящий смысл этой сыновней нежности и почтительности.
— Чего сколько? — удивляется Скобелев.
— Денег сколько тебе надо... Ведь я тебя насквозь вижу... Промотался, верно...
— Что это ты в самом деле... Я ещё с собой привёз несколько тысяч... Помоги мне купить полушубки на полковые деньги. Ты знаешь, ведь я без тебя ничего не понимаю.
На лице у отца является самодовольная улыбка.
— Ещё бы ты что-нибудь понимал!
— Как без рук, без тебя... Я вообще начинаю глубоко ценить твои советы и указания.
Дмитрий Иванович совсем растаял...
— Ну, ну!.. Что уж тут считаться.
— Нет, в самом деле — без тебя хоть пропадай.
— Довольно, довольно!..
Старик оделся. Отправились мы к румынскому купцу... Часа три подряд накладывали полушубки на телеги. Наложат — телега и едет под Плевно, на позиции 16-й дивизии; затем вторая, третья, четвёртая. Скобелев-старик в поте лица своего возится, всматривается, щупает полушубки, чуть не на вкус их пробует.
— Я, брат, хозяин... Всё знаю... Советую и тебе научиться...
— А ты научи меня!.. — покорствует Скобелев.
Наконец последняя телега наложена и отправлена...
И вдруг перемена декораций.
— Ну... Прощай, отец... Казак, коня!..
Вскочил Скобелев в седло... Румын к нему.
— Счёт прикажете к кому послать?.. За деньгами...
— А вот к отцу... Отец, заплати, пожалуйста... Я потом отдам тебе...
Нагайку лошади — и когда Дмитрий Иванович очнулся, и Скобелев, и полушубки были уже далеко.
«Noblesse oblige» [72] , и старик заплатил по счёту, а дежурные части дивизии оделись в тёплые полушубки. Благодаря этому обстоятельству, когда мы переходили Балканы, в скобелевских полках не было ни одного замёрзшего... Я вспоминаю только этот ничтожный и несколько смешной даже факт, чтобы показать, до какой степени молодой генерал способен был не отступать ни перед чем в тех случаях, когда что-нибудь нужно было его отряду, его солдатам...
Потом старик отец приезжал уже в Казанлык в отряд.
72
«Положение обязывает». (Ред.)
— И тебе не стыдно?.. — стал было он урезонивать сына.
— Молодцы! Поблагодарите отца... Это вы его полушубки носите! — расхохотался сын.
— Покорнейше благодарим, ваше-ство!..
— Хорош... Уж ты, брат, даром руки не поцелуешь... Я только не сообразил этого тогда.
Хохот стал ещё громче...
У отца с сыном были и искренние, и в то же самое время чрезвычайно комические отношения... Они были в одних чинах, но сын оказывался старше, потому что он командовал большим отрядом, у него был Георгий на шее и т. д. Отца это и радовало и злило в одно и то же время...