Белый Бурхан
Шрифт:
— Как у тебя? — поразился Торкош. — Одну я пастухам давал, другую в лавку Яшке!
— А лавка чья? Моя. Пастухи тоже мои. Значит, все твои деньги, сколько бы их не было, скоро станут мои… Понял?
Торкош дрогнул ресницами, растерянно развел руками:
— Понял! Все в деревне — твое. Так?
Игнат наклонил голову:
— Угадано.
— А я не твой! — торжественно сказал Торкош и поднялся от табуретки. И за мои деньги Яшка должен давать мне все!
Игнат устало махнул рукой:
— Бог с тобой, Толька. Иди в лавку, скажи Яшке, чтобы потом ко мне пришел…
Возвращался
— Давай кабак-араку, мясо давай, табак! Вот! А потом к Игнату иди. Велел.
Яшка, растянув рот до ушей, выставил на прилавок все, что потребовал Торкош, взял десятку, бросил в ящик, протянул руку:
— Еще одну красненькую давай!
— Эйт! — удивился Торкош. — Прошлый раз одной хватило, ты мне еще сам деньги дал. Вот! — Он выложил полтинник, мятый рубль, медь. — Зачем сейчас много берешь?
— Зима на дворе, — притворно зевнул Яшка, — цены выросли… Подвоз хуже, дорога хуже… Не хочешь, бери деньги обратно, а я беру товар!
— Эй, не надо! — Торкош поспешно схватил корзины и выскочил из лавки, провожаемый откровенным хохотом лавочника.
А ночью Торкош проснулся от пинка в зад. Вскочил, заорал что-то, но сразу же примолк, как только при мерцающем свете раскаленных углей потухшего очага разглядел грозную фигуру Техтиека. Упал навзничь, задрыгал ногами:
— Ой, живот болит! Ой, спина болит!
Техтиек присел на корточки, взял двумя пальцами Торкоша за нос, притянул к себе, выдохнул:
— Заткнись!.. Куда дел мои деньги?
Трясущимися руками Торкош выдрал из тайника тряпицу, развернул ее на коленях, протянул гостю:
— Вот… В лавке все дорого! Техтиек выпрямился:
— Тебя просто обманывают, а ты глазами хлопаешь. Почему не пошел в работники к Лапердину?
— Ждал, — развел Торкош руками. — Присматривался.
— Ты пил, а не ждал и не присматривался! Завтра у тебя лавочник заберет последнюю десятку и — все… Мне сам Лапердин обошелся бы дешевле! Где его кони?
Торкош хотел ответить, что не знает, но горло перехватила сухость, он закашлялся. Потом начал шарить в соломе, нащупывая недопитую бутылку. Поднести ее ко рту Торкош не успел — Техтиек выдернул бутылку у него из рук и выбросил через распахнутую настежь дверь.
— Зачем? — удивился Торкош. — Там еще была кабак-арака!
— Больше араковать ты не будешь.
Торкош вздохнул, погладил рукой ушибленный пинком Техтиека зад, спросил хрипло:
— Работать идти к Игнату?
— Иначе ты сопьешься, и с тебя вообще не будет никакого толка! Я купил твою смерть и вместе с нею тебя… Вот тебе еще деньги! — Техтиек отстегнул уже знакомый Тор-кошу брелок на куртке, достал пачку таких же десяток. Неделю у себя пролежишь, а потом пойдешь к Игнату и скажешь, что хочешь быть гуртовщиком. Если он не согласится, сам уедешь к пастухам! Где у него скот, отары, табуны?
— Винтяй хотел послать меня гуртовщиком в Ширгайта, потом передумал. Сказал, что я — ненадежный человек, могу проболтаться… Кому проболтаться? Игнату?
— Урочище Ширгайта, говоришь? — Техтиек похлопал Торкоша по плечу. Служи Игнату! Хорошо служи!
Весть о краже коней ошеломила Игната. И не дрянь увели ведь из урочища Ширгайта, а чистокровок! Знали что брать! Случайно никак не могли наткнуться, да и среди конюхов не было случайных людей: почти всех нашли зарубленными…
Первой мыслью мелькнуло: Винтяя окаянного работа!
Старший сын только что вернулся с ярмарки, пригнав две больших отары овец и целый табун лошадей, груженных тюками с тряпьем, кожами и шерстью… Кто поручится, что он не продал и племенной табун? Это подозрение укрепилось, когда Игнат узнал, что сын непривычно большой оборот получил с той тысячи рублей и стада быков, что были ему выделены…
Но как докажешь? Чем?
Потом вспомнился Игнату бийский полицмейстер, гостивший три дня назад и вылакавший вина больше, чем этот пьяница Торкош за неделю. Приезд его был как снег на голову, а новость, которую тот привез, Игнат воспринял чуть ли не как обвал в горах… Техтиек! Этот зазря в гости никуда не заявляется! Может, кони — его работа? Да нет, Техтиек только купеческие караваны грабит, да по приискам гуляет уже второй месяц… Зачем ему целый табун лошадей? Где его держать и кому за ним смотреть?
— Не-ет, — мотнул Игнат тяжелой головой, — тута работал свой вор! Надобно с Винтяем поговорить… Твой, мол, табун был! При разделе — тебе плановал… Взовьется стрижом, когда поймет, что сам себя обокрал!..
В контору к отцу заглянул лавочник Яшка.
— Ну? Чего тебе-то опять приспичило?
— Этот алтаец был…
— Ну и сколько же ты содрал с него в этот раз?
— По красненькой за бутылку…
— Что? — Игнат гулко захохотал. — А из тебя второй Техтиек выйдет, Яшка, лет этак через пяток! Ах ты, щенок!.. Ну а завтра сколько возьмешь, ежли сызнова явится?
— Две красненьких… Вот если бы, батяня, в мой капитал те дурные деньги…
— Что?! — привстал Игнат. — И ты следом за Винтяем, сукин сын?! — Игнат поднял счеты. — Пришибу! Яшка пулей вылетел из конторы.
— Отрицаеши ли ся сатаны и всех дел его? — строго спросил отец Капитон, повернувшись к Торкошу.
— От-ри-ца-юсь! — выдавил тот трудное слово.
— Сочетаваеши ли ся Христу?
— Со-че-та… Ва-и-юсь! — в два шага одолел Торкош второе трудное слово.
Отец Капитон, следом за новообращенцем, облегченно перевел дух. На этой формуле крещения все язычники спотыкаются, как слепой конь на каменистой дороге!
— Поздравляю тебя, возлюбленный во Христе брат, с принятием святых таинств, крещения и причащения тела и крови христовой! Великое дело совершил ты, отрекнувшись от дикой и кровавой эрликовой веры и приняв богооткровенную религию Христа, святой православной церкви, матери нашей! Держись крепко всех данных тобою обетов; если же нарушишь их и не покаешься — горе и страшные муки ждут тебя на этом и на том свете!
Начались поздравления, грошевые подарки, всякие слова, но не мелькали в руках ожидаемые Торкошем медь и серебро, не шуршали бумажные рубли…