Белый Бурхан
Шрифт:
Давным-давно кончились деньги, оставленные ему Техтиеком, а хозяин Игнат дозволял теперь брать в лавке только крупы, соль и муку. Кабак-араку и табак лавочник Яшка мог продать лишь за деньги. Раза два или три Игнат вкладывал в руку своему конюху серебряные кружочки, а потом отказал и в этом:
— Будет с тебя, Толька! Этак-то ты и меня в свою бутылку окаянную загонишь! Нет мне выгоды поить тебя — и накладно, и работаешь хмельной плохо!
Вообще-то старик Лапердин относился к Торкошу хорошо — лишний раз не ругал, работать много тоже не заставлял, но круто
— Не могу, — сказал тогда ему Торкош, — воды боюсь! Помру.
Холодной воды он боялся, но еще больше он боялся Техтиека, который хоть и разрешил ему креститься, но сказал об этом так, что и не поймешь сразу. Где была пуговица его слов?.. [158] Потом кто-то из русских работников шепнул Торкошу по секрету, что поп Капитон деньги дает тем алтайцам, кто, окрестившись у него тайно, других работников Игната к купели тащит.
— Подставь косичку попу, — говорили ему, посмеиваясь, — и на штоф он тебе мигом отвалит!
158
Алтайский метафорический фразеологизм, смысл которого: «что кроется за твоими словами?»
Торкош поверил и пришел к попу:
— Не хочу молиться Эрлику, хочу молиться Христу!
— Благое дело, — потер руки отец Капитон, — зело борзо! И вот он — христианин, православный…
Все разошлись, удалился и отец Капитон переоблачаться, а Торкош ждал, не веря простоте и обыденности случившегося. Уже проплелся, позванивая ключами, ктитор Василий, гася свечи специальным колпачком на палке. Наткнулся на Торкоша, спросил удивленно и подозрительно:
— А ты чего тут ждешь?
— Деньги жду.
— Деньги? Какие деньги?
— Поп крестил, косичку резал, должен деньги дать! Василий визгливо рассмеялся:
— Голова, два уха! Да где же ты видел, чтобы из церкви деньги выносили? Их сюды несут!
— Поп должен дать! — упрямо повторил Торкош. — Зачем тогда башкой в таз кунал? Зачем крестом махал и Эрлика ругал?
— Ну, брат! Скажи спасибо, что и за эту требу он с тебя самого не взял деньги, а даром окрестил! Поп-то призван овечек мирских стричь, а не овечки стригут попа… Ох-хо! Дикий ты, ишшо ломать тебя, тесать да остругивать!
Вышел из ризницы отец Капитон, Торкош кинулся к нему:
— Деньги давай!
— А-а… Отпраздновать хочешь? Похвально!
Он отвернул полу шубы, пошарил в карманах мирских полосатых штанов, достал несколько мятых бумажек, втолкнул Торкошу в подставленный кулак:
— Три рубля. В долг даю! Возвернешь с лихвой и вскорости! Сам подаяниями верующих живу.
Торкош ухмыльнулся и, нахлобучив шапку прямо в церкви, весело зашагал к выходу.
Игнат не стал делить имущество, а вывел только Винтяя, откинув ему вместо десятой части больше четверти — только бы отвязался. Но и этой львиной долей старший сын остался недоволен:
— Ежли по-божьи, то любая половина — моя! Все вы — лежач камень! А под лежач камень-от и половодная вода не канет…
Три средних сына, не уступавшие Винтяю в силе, кинулись на него с кулаками, но грозный притоп отца остановил их:
— Сукины дети! Всех лишу наследства моего!
И хотя семейная буря на этом улеглась, Игнат лучше других понимал, что ему теперь уже не удастся удержать в слабом кулаке былой власти — вывел Винтяя, придется выводить и остальных, оставляя себе голый кукиш…
Денег старшему сыну Игнат не дал: довольно с него и тех, что украл и награбил! Свой крестовый дом в два этажа тоже делить не стал — зануждался Винтяй в вольготности, пусть свои хоромы рубит! К лавке подбирался сын, но и тут получил от ворот поворот: наживи теперь сам и хозяйствуй, за сестрами тоже кое-что надо дать в приданое…
— Петуха запущу под стреху! — пригрозил Винтяй.
— На каторгу упеку! — ответствовал отец.
С тем и разминулись.
А вскоре слух прошел — оженился Винтяй. И не к отцу пришел за обкруткой, как ожидалось всеми, а у попа Капитона сначала крещение, а потом и венец принял. Все мог простить Игнат сыну, но поругание дедовской веры простить не мог: проклял на первом же молении, вогнав в страх жену, сыновей и дочерей…
Наступило временное затишье, и вот выкинул номер кучер самого Игната принял православие. Да если бы Игнат знал, что эту погань тот учинил за какие-то мятых три рубля! Да окунись Торкош в Иордань, Игнат бы ему ведро водки выставил и живого барана подарил! Пей да закусывай, отмечай всей душой новую святость свою! Неси старинный осьмиконечный крест в мир!..
— Может, обратно перекрестишься? — спросил его Игнат без всякой надежды на успех. — Моя вера любую перешибет!
— Нет, теперь совсем не могу. И Эрлика боюсь и Христа!
Да, промашку дал Игнат Лапердин! а ведь нежданным крещение Торкоша не было. В полный голос о том кучер говорил, даже про поповские деньги поминал… Пропустил мимо ушей Игнат, закрученный своими делами и думами! А теперь вот и покаянную душу упустил, радостную для господа! Верно молвится: пришла беда — отворяй ворота!..
Дня три новокрещенец глаз не показывал. Потом пришел, встал на пороге, долго тискал свою облезлую шапку в руках, глядя на Игната виновато и обиженно.
— Ты чего? — поднял от бумаг голову Игнат.
— Уходить решил. Совсем.
— Ну и иди, кто держит?
— Расчет давай!
— Расчет у меня с тобой не хитрый, — хохотнул Игнат, придвигая счеты. С чем пришел ко мне, с тем и уходи… Что наработал через пень-колоду, то и проел. Деньги свои пропил… Куда пойдешь-то среди зимы? Оставайся уж… Я на тебя шибко-то и не сержусь, Толька, сам в вине перед господом…
Торкош удивленно захлопал глазами: говорит в вине, а сам совсем трезвый!
— Техтиека буду искать.
— Да, ловок ты! — Игнат отодвинул бумаги, засмотрелся в окно, стирая ладонью и не в силах стереть ехидную усмешку. — Не примет тебя Техтиек в свою банду, Толька! Ему нужны молодые, крепкие и безбожные мужики, а ты кто? Гриб трухлявый…