Белый Бурхан
Шрифт:
— Я не видел Учура и не говорил с ним.
— Опять араковал с этим своим другом лекарем?
— Барагаа сказала, что его позвали на камлание…
— Какой он кам? — невесело усмехнулся Оинчы. — Кам должен помогать людям, а не грабить их! Нет, Учур — не кам… Я даже не знаю, кто его приглашает и зачем… Или — совсем испортились люди?
— Скоро в камах вообще не будет нужды на Алтае, Оинчы. Как и в русских попах! — Ыныбас снова нахмурился. — Тебе надо съездить к мастерам, Оинчы, и уговорить их. Я не хочу, чтобы сам Техтиек заставил тебя это сделать насильно! И о своем золоте подумай… Зачем оно тебе?
— Я хотел его оставить вам с Чейне… Обычно старший брат передает свое имуществу младшему брату вместе со своей старой женой, осыпанной детьми. Я же хотел
Одолев подъем, Оинчы и Ыныбас остановили коней, чтобы те отдышались. Протянули руки навстречу друг другу, но не соединили их. Потом развернули коней.
Небо сводило их, но жизнь оттаскивала в разные стороны. И хотя оба понимали, что этот разговор только начат, ни Оинчы, ни Ыныбас не видели благополучного его разрешения.
Техтиек знал, что поручить его брату Ыныбасу! Но откуда разбойнику знать об Оинчы и всех его тайнах? Брат ссылается на посланцев неба… Небо, конечно, всегда над головой, и от него ничего не утаишь! Но оно всегда молчало и всегда молчит! И почему это небо вдруг начало говорить не с кем-нибудь, а с самим разбойником Техтиеком? Может, брат сам все выболтал? Если пришел к бурханам, сам, то уж, конечно же, пришел не с голыми руками!..
Но в главном — все правильно. Лучше Оинчы, действительно, никто не знает гор и их тайн, тропинок и дорог к потаенным разработкам золотоносных жил, скрытых от русских, кузниц ювелиров и золотоковцев, упрятанных от всех чужих глаз мастерских по обработке камня и стекла… [123]
Последний раз у этих мастеров Оинчы был лун двадцать, а то и все тридцать назад, когда менял самоцветы на золото. Сейчас-то, пожалуй, и не все тропы, ведущие к ним, вспомнит… Ну, не беда! Мастера не кочуют с места на место, как пастухи и охотники, их добыча и их хлеб всегда у них под ногами, только камень отверни или землю ковырни мотыгой! И найти их можно, если очень нужно: от русских, да и то не ото всех, прячутся эти мастера. От своих сородичей, если они не стали хуже самых плохих русских, они прятаться не станут!..
123
Скрытый от Кабинета промысел драгоценных камней и металлов старательским способом, с последующей их обработкой и продажей, процветал на западе Алтая (район нынешнего Рудного Алтая) много веков и был прекращен в годы гражданской войны, после чего не возобновлялся. (Примечания автора.)
Геологические условия Горного Алтая таковы, что месторождений драгоценных камней здесь практически нет (не считая очагов непригодного для огранки берилла и опалесцирующего кварца). В силу этого (в отличие от Забайкалья) добыча драгоценных камней в Горном Алтае развития не получила. Колыванская шлифовальная фабрика (1786, 1802 гг.) занималась обработкой полудрагоценных и поделочных камней, преимущественно, из Коргонских копей (яшма, мрамор, особенно кварцит). Следов каких-либо древних разработок драгоценных камней тоже нет. Золотопромышленность получила развитие в Рудном Алтае, в окрестностях Телецкого озера, в Северном Алтае (бассейн реки Лебедь); пик ее приходится на середину — конец XIX в. Добыча железа и цветных металлов велась повсеместно с древних времен («чудские копи» бронзового века), почти полностью обеспечивая потребности местного населения. Технология добычи руд и металлообработки у коренного населения Алтая была достаточно разработана. При необходимости жители Центрального и Западного Алтая получали железо из современной Кемеровской области или из Северного Алтая от живших там «кузнецких татар» и кумандинцев (торговля, обмен), еще в конце XVII в. плативших ясак русским железными изделиями. «Кузнецкое железо» отличалось весьма высоким качеством (в частности, была известна нержавеющая сталь).
В связи с этим следует заметить, что легенды о «горных мастерах», о тайных мастерских в горных пещерах, о крупномасштабной добыче золота и драгоценных камней, повсеместно распространенные среди русских «горщиков-мастеровых» (сравн. «Сказы» Бажова), приведены автором романа, судя по всему, для сугубой занимательности повествования. К коренному населению Горного Алтая они не имеют никакого отношения.
А мест таких не так уж и мало… Самые знаменитые, конечно, в горах Баижауса и Куяхтанара. В одном из них делались женские украшения и драгоценная конская сбруя. В другом, само название которого — Надевающий латы — говорило само за себя, делали ножи, топоры, треножники, котлы. Только оружия не делали, хотя, наверное, смогли бы: кованых кырлу с кремниевым запалом пока еще в горах хватает! Не на русских же заводах их куют, не из Китая привозят…
Но за неприступными горами Коргона есть и другие мастера… Добраться до них для Оинчы не по силам. Да и надо ли? Если бурханам нужно холодное оружие — есть поближе кузнецы, а огнестрельное легче купить, чем делать!
Вот и конец спуска. Отсюда уже видно все стойбище и крохотная фигурка Чейне, копошащаяся у аила…
Оинчы усмехнулся и тронул коня плетью. Ыныбас все время крутился возле сокровищ своего старшего брата, но так и не увидел их. Сейчас, уходя с перевала, старый кам едет как раз мимо той расщелины, где под тяжелым камнем лежит золото в монетах; чуть подальше от нее припрятаны слитки и самородки; при подъеме на второй перевал, в самой середине обо, лежат полотняные и кожаные мешочки с золотым песком погибших старателей… И никто не знает про эти клады, кроме Оинчы!.. Если бурханы пришли с неба, то пусть сами укажут эти места!
Укажут — отдаст Оинчы им свои клады, не укажут — получат только пачки русских бумажных денег, что зашиты в полосатый матрац, на котором спит главное сокровище старого кама — его молодая жена Чейне, которую он может уступить после своей смерти со всем другим богатством только Ыныбасу.
Есть еще Учур. Но он пока ничего не получит: для пьяницы и дурака у Оинчы даже бумажных денег нет…
Учур проснулся и удивленно уставился на Сапары, возившуюся у очага:
— Э-э… А Дельмек где?
— Здесь. Где ему еще быть? — передернула та плечами. — Не возле тебя же ему сидеть! Да и сидеть негде — развалился во весь аил, пройти нельзя…
Буркнув что-то, Учур угрюмо сел, потер лоб, скосил глаза на супружеский орын, заорал хрипло:
— А ты чего лежишь, как корова?! Чужие люди хозяйничают в аиле, а она за девчонку свою держится!
Сапары сняла горячую крышку с котла, густо облепленную коричневой пузырящейся пеной, пригрозила:
— Вот влеплю сейчас в морду твою бесстыжую, чтобы не смел при мне орать на Барагаа! Хозяин… Лучше за водой сходи, дров принеси, муки натри для лепешек!.. Мне что, разорваться одной?
Учур лениво отмахнулся:
— Эти дела — женские!..
Сапары с треском опустила крышку на котел, брызнув пеной:
— А мужское дело — араку жрать с Дельмеком? Иди позови его, он не откажется!
— И позову! — весело пообещал Учур, поднимаясь с кошмы.
Но Дельмек, услышав громкие голоса ссорящихся, уже и сам появился у входа, отбросив дверь и придерживая ее ногой. Поинтересовался от порога по-русски:
— Какой шум, если драки нету? — Прошел к Учуру, протянул обе руки. — Ты проснулся и не помер? Целый тажуур араки один выпил! Ты что, конь?
Учур обреченно махнул рукой и опустился на старое место, уже хорошо им продавленное:
— Приехал вчера, устал, еды нет… Жена стонет, девчонка орет, будто ее режут… Чейне с Ыныбасом все бросили и уехали… Ты с Сапары еще не приехал… Что было делать? Со скалы прыгать?
Дельмека так и подмывало позлить Учура дядей и мачехой, но, наткнувшись на злые глаза Сапары, он передумал. Сел рядом с камом, спросил миролюбиво:
— Яшканчи камлал? Как его сын, Шонкор, не умер?
— Я уехал — живой еще был… Всю ночь камлал! С Синим Быком говорил, духами воды! — соврал Учур. — А утром коня разорвали для Эрлика… Ты, Сапары, конину варишь или баранину?