Белый Бурхан
Шрифт:
– Беда велика, Панфил, врать не стану!
– помахал газетой иерей, хотя и знал, что гость к ней не потянется трепетной рукой - неграмотен.
– Возможно, что на Алтай будут введены даже войска для усмирения зреющей среди калмыков смуты. Потому и зову вас, агнецов заблудших, в лоно церкви православной, бо солдаты разбирать не будут...
– Спаси и помилуй!
Иерей сглотнул улыбку торжества и продолжил тем же менторским бесстрастным тоном:
– Кому будет нужно вас спасать? Вы же от православия шарахаетесь, потому и выходит -
– У нас - Спас!
– Для солдата все едино: что Спас, что Бурхан...
Панфил переступил ногами - не натекло ли дегтя на желтый крашеный пол? Не пора ли надевать шапку и кланяться?
А отец Лаврентий ждал, убежденный, что достиг желаемой цели: "У других с вами не вышло, у меня - выйдет! Ну! Ну же!"
– Я все обскажу братьям по вере, как оно есть, - встал Панфил.
– Как общиной порешим, значит... Я им не указчик, а они мне - завсегда!
Иерей отлично знал, кто кому сейчас указчик в говорковской общине, но счел за благо отмолчаться: пусть их поскребут в бороденках!
– Можете и опоздать... Панфил вздохнул и надел шапку:
– Веру, батюшка, поменять никогда не поздно. А вот с душой-то расколотой как быть потом?
Глава пятая
ОБЕТОВАННАЯ ЗЕМЛЯ
Буран задержал не только Сабалдая и Яшканчи, но и другие стада и отары, растянувшиеся от долины Яломана до урочища Чече в Курайской степи. Там снег лег глубоко, забив своей рыхлой массой не только траву и кустарники, но и обходные тропы, каменные осыпи, сделав путь опасным даже для верховых.
Курай вообще славился своими заносами, в которых нередко застревали целые купеческие караваны и стада. Но так рано здесь снег еще не ложился. И необычность природного явления вызвала лавину предположений, тревог и пророчеств. На всей дороге, идущей по правому берегу Чуй, теперь только и было разговоров, что о приходе на Алтай хана Ойрота, ведомого древним богом Бурханом, о нетерпеливо ожидаемых новых чудесах.
Кураган, тащившийся за отарами, догнал отца и Яшканчи, сказал торжественно и громко, поблескивая глазами:
– Само небо говорит людям: пришел новый свет на Алтай! Пришел хан Ойрот! Ждите теперь и светлого лица самого бога!
Новые друзья - Хертек и Доможак, идущие конями рядом с Сабалдаем и Яшканчи, переглянулись. Ни тот, ни другой уже не верили в чудеса и не ждали их.
– Я поеду вперед, чтобы сказать эту новость всем!
– Ты можешь сказать об этом в кае, - нахмурился Яшканчи, - зачем же орать об этом?
Кураган изумленно и обиженно посмотрел на Яшканчи, оглянулся на Хертека с Доможаком, но не нашел поддержки и у них. Повернул коня обратно, растерянно обтирая облепленное снегом лицо.
– Яшканчи прав, - сказал Хертек, - осадить надо парня!
– Да-да, - кивнул и Доможак, - как бы беды не наделал своим длинным языком...
Но Сабалдай заступился за Курагана:
– Ничего, пусть покричит. Стражников пока не видать. Он ничего не замечал, кроме дороги. Не замечал и того, что возле Курагана постоянно отирались подозрительные люди - то знакомый уже перекупщик из Тувы, то алтаец без скота и в русской солдатской фуражке, то русский старовер-кержак, хорошо говоривший по-теленгитски и постоянно пристающий ко всем с разными вопросами, один глупее другого. Они потом, когда с ними круто поговорил Хертек, ушли вперед и исчезли в буране, а возле Курагана скоро оказался раскосый и рябоватый тубалар в рыжей замусоленной шубе. Он скалил гнилые зубы и, похохатывая, лез к Курагану, явно задираясь:
– А зачем тебе такой большой топшур, парень? Ты на нем ногами играешь, да? А почему у твоего отца русская борода растет? А зачем твоему дохлому скоту столько погонщиков - у баранов твоих золото в курдюках, а?
Болтовня назойливого тубалара надоела Яшканчи, и он поставил своего коня поперек его дороги:
– Скажи все сразу, не сходя с места, а потом уезжай! Ну!
Тот оскалился и поднял плеть:
– Эй, ты! Всю жизнь косоротый! Давай дорогу!
– Но, увидев подъехавших следом Хертека и Доможака, опустил плеть.
– Вперед я ушел, попутчиков своих жду. Вот и болтаю от скуки. Разве нельзя?
– Нет у тебя никаких попутчиков и никакой дороги, Хомушка!
– строго сказал Хертек.
– На переправе ты ехал в другую сторону и вернулся. Зачем ты вернулся, Хомушка? Бабинас-перекупщик тебя вместо себя оставил? Зачем? Каким скотом вы с ним торгуете? А может, не скотом, а честными алтайцами?
Смертельная бледность покрыла лицо тубалара.
– Я тебя не знаю!
– закричал он.
– Чего пристаешь! У тебя своя дорога, у меня - своя!
– А я тебя хорошо знаю, Хомушка. Русским стражникам помогаешь Техтиека ловить? Ну и лови его!
У Хомушки испуганно забегали глаза и перекосился рот:
– Какие стражники? Зачем мне русские стражники? И Техтиека я не знаю!
– Может, других пастухов позвать?
– предложил Яшканчи.
– Они поговорят с ним!
– Не надо. Он уже выдал себя. Уступи ему, Яшканчи, дорогу! Пусть едет навстречу своей смерти сам!
– Я тебя узнал, - сказал Хомушка мрачно, - ты - Хертек! Тебя ловит Тува!
Родиона и его сопутчиков буран подстерег на выходе из Курайской степи. Упал, закружил, затянул все белесой мокрой мутью.
– Не то зима этакую рань пожаловала?
– удивился Родион, поджидая Акулину и Макара со стадом.
– В Курай надо поворачивать! И не мешкая! До Чагана - большой путь! Перемрем и скотину погубим!
Вот и Макар. Лицо усталое, под глазами - мешки от бессонницы, хоть и не спал всего одну ночь. Остановился рядом, мотнул головой, прохрипел:
– Метет, язви его! Вота увязались в путь не ко времени! А все Кузеван: успеется!.. Что кумекаешь-то, Родион?
– Вернуться и переждать непогодь в Курае.