Белый Бурхан

Андреев Геннадий

– Все он понял, каналья! Не любишь меня, боишься, все едино - терпи! Понял?

– Извиняй, поп-отец!
– пролепетал Дельмек и, схватив с лавки полные ведра, устремился на улицу.
– Плохой стала вода! Новой принесу!

Иерей усмехнулся победно и строго посмотрел на дверь кабинета Федора Васильевича, которая, будто загипнотизированная, тотчас распахнулась. Молча кивнув гостю, доктор прошел к умывальнику и забрякал соском. Галина Петровна протянула полотенце:

– Что с мальчиком?

– Умрет. Поздно привезли.

И сделал знак иерею, приглашая в кабинет.

–

Ну, какие новости из епархии?

Иерей брезгливо отогнул двумя пальцами простыню на клеенчатой кушетке, неуверенно сел. Широко развел руками:

– Епархия молчит. Но одна новость есть: в наших краях объявился сам Техтиек!

– Ого! Фигура крупная... Надеюсь, он объявился не для того, чтобы грабить нас с вами?

– Нас с вами ему грабить резону нет. А вот прииски Сосновские или Благословский, что поблизости, возможно... Да и к купцу Лапердину может в гости заглянуть... Ожидается приезд полицмейстера из Бийска - местные военные чины уже оповещены!

– Меня это мало интересует, - отмахнулся Федор Васильевич.
– Бандиты, прииски, полицейские, лавки купцов... Одно и радует: имея в вашем лице, святой отец, столь информированного человека, газет можно и не выписывать! Тем более, что приходят они сюда спустя неделю и более...

Иерей обиженно засопел:

– Ну, знаете ли! Вам ничего нельзя сказать, вы сразу начинаете ерничать...

– Ладно, не сердитесь, - рассмеялся доктор, - я пошутил. Я, знаете ли, всегда шучу, когда у меня скверное настроение... М-да! Хандра - это всегда протест против собственного бессилия...

– Мальчишку не могли спасти? Полноте! При их чадородности, доктор, к весне появится уже десятка три таких мальчишек!

– Да, вы правы. Только высокая рождаемость и спасает этот несчастный народ от полного исчезновения... Нужны больницы! Хотя бы пять-шесть... Я писал владыке в Томск, но - ни ответа, ни привета! Может, к миссии обратиться?

Отец Лаврентий смущенно отвел глаза:

– У православной миссии, доктор, свои задачи и возможности ее ограничены. Приходы почти убыточны, даже священнослужители живут, как пустынники, питаясь манной небесной, как наши праотцы. Да и окажите, ради Христа, что дадут местным дикарям все эти ваши больницы? От Эрлика их отодрать не можем, а вы от дикости надумали оттаскивать... Пустое, доктор!

– Вы думаете?
– Федор Васильевич прошел к шкафчику, налил себе спирта в мензурку, глотнул, поморщился.
– Что же мне теперь делать прикажете, святой отец? Говорить прямо: идите и умирайте?.. Правда в моем деле, как и в вашем, весьма и весьма опасная штука! А я могу вам загнуть по пальцам: йода нет, бинтов нет, марли нет, хлороформ - проблема, стрептоцид - на вес золота!.. Вот и остаются одни мази, настойки и отвары... Жену в провизора превратил! Сам за травами хожу в лес! Мои письма остаются без ответа, а посылки от друзей таинственно теряются...
– Он повертел в руках пробирку, будто не зная, что с ней делать.
– Вот и извольте тут выкручиваться... Дельмека ругаю за шарлатанство, а сам я - лучше?

– С кем равняетесь-то?
– воздел руки иерей.
– С дикарем Дельмеком! Вы же - образованный, культурный человек!..

– Да-да, с дикарем Дельмеком... Потому, что необразован и неокультурен!
– Федор Васильевич сунул мензурку в стакан, захлопнул дверцу шкафчика. Здесь и таится наша с ваши ошибка, святой отец! И не только наша... Все люди орды - дикари! И на этом мы ставим, если не восклицательный знак, то непременно - точку. А надо бы ставить знак вопросительный: дикари ли? Может, они носители культуры, которая нам просто-напросто недоступна, святой отец?

– Ну, знаете ли!
– развел отец Лаврентий руками.
– С вами говорить, что воду решетом носить!.. Я готов понять вас, но принять - никогда! Сие противно моему духу и потому - ложно!

– М-да, святой отец... Вы не одиноки в своей позиции. Вас - легион! Одиноки такие люди, как я...

– Чего тащимся? Этим же гуртам да отарам конца не будет! Обходить их надо!
– Родион нырнул в первый же просвет между отарами, оглянулся на Макара с Акулиной, прощально помахал им рукой, поискал глазами темноверцев.
– Фрол! Кузьма!

– Тута мы. Поспешаем.

– Я думал, за хвосты скотов держитесь... Двигай ногами!

И Родион с такой поспешностью пошел прошивать стада, отары, табуны и гурты, что за ним и конному было не угнаться! Скоро Родион оставил за спиной затор и вышел на чистую дорогу, убегающую вверх на подъем, чуть ли не в самое небо. Фрол и Кузьма еле настигли его, остановились, чтобы отдышаться.

– Что случилось?
– повернулся к ним Родион.

– Молитве время, тово!

– Ну и молитесь на здоровье, а я пошел! Родион знал, что впереди одна, много - две деревни, а версты немеренные. Ночевать же посреди дороги из-за темноверцев ему не было никакого резона. Да и кто знал, какую погоду подарит тот или иной хребет, из-за какой горы ударит ледяным ветром или хлестанет дождем? Он уже отшагал версты полторы, когда, оглянувшись, заметил две крохотные человеческие фигурки, нагоняющие его. Может, подшутить над дураками? Присесть вон за тем камнем и пусть себе ищут!

Вспомнились оставленные среди гуртов и стад Макар с Акулиной. Может, бросили свою затею и вернулись? Родион на их месте всенепременно бы вернулся! Такая дорога только для страстотерпцев и пригодна!

Подбежали Фрол с Кузьмой. Дышали тяжело, сипло, как загнанные лошади. Пробегись-ка в гору полторы версты! Не-ет, они Родиону не попутчики! Да и что им делать в Беловодии с их каторжной верой? Манна небесная падать мешками начнет, а они над своими потайными иконками губами шевелить будут?

– Разойтись нам надо!
– мрачно уронил Родион. Темноверцы испуганно переглянулись:

– А мы как же?

– Не ходоки вы! С вами и до весны не дойдешь до нужного места!

Потупились оба, сопят. Может, что и высопят?

– Хозяин дома?

От звона шпор поморщились оба - и доктор, и иерей. Переглянулись, глянули на дверь, но та распахнулась сама и через порог шагнул высокий, несколько полноватый мужчина, затянутый в мундир, в наброшенной на одно плечо шинели. Пригладил франтоватые усы, сбросил шинель на кушетку, гулко кашлянул в кулак: