Белый Бурхан
Шрифт:
– Да будет благословенен горный дух, пославший тебе добычу!
– Садись к моему огню. Сейчас мы хорошо поужинаем. Если хочешь - назови свое имя. Меня зовут Хертек.
– А меня зовут Самдан. Ты монгол?
– Нет, я уйгур. К жене иду, в Бухтарму.
Гость кивнул и присел к огню, ничего не сообщив о себе. Но Хертек этого и не требовал - придет время, скажет. А не скажет, хватит и имени...
Оба проснулись рано и сразу же, оседлав коней, двинулись в глубину гор, которые и здесь, в чужой стране, мало чем отличались от родных для Хертека, а может, и для Самдана. Но чем
Уже в глубоких сумерках ущелье снова начало подниматься, выводя всадников на перевал, за которым их ждала соляная пустыня, на теле ее одиноким мертвым глазом светилось озеро.
На седловине путники остановили коней, чтобы в полумраке начинающейся ночи разглядеть спуск вниз, но увидели только зловещий багровый огонек, подрагивающий в сгущающейся темноте.
Хертек поднял глаза вверх и удивленно вскрикнул - выплывающую из-за дымного края пустыни луну медленно пожирало багрово-черной пастью какое-то чудовище пустыни3, предвещая беду не только всадникам на перевале, но и всему живущему в этих заколдованных горах и долинах.
– Что это, Самдан?
– спросил Хертек хрипло.
– Лунное затмение. На ночное светило надвинулась тень нашей земли, и значит, нас с тобой, Хертек.
– И что теперь?
– насторожился воин.
– А ничего особенного, - сказал Самдан равнодушно, оставляя седло. Как тень надвинулась, так и сдвинется... Давай лучше подумаем о ночлеге, Хертек.
Уже совсем стемнело и даже самые мелкие звезды высветились в фиолетово-синем небе... Пора! Сейчас богиня Мае должна явить свой тонкий божественный лик, поздравив своего старого поклонника с днем рождения и осветив своей робкой улыбкой весь его дальнейший страдный
путь!..
Черный колдун медленно поднялся и с удивлением обнаружил, что у него подрагивают колени и какой-то раскаленный тесный обруч тяжело и упорно сдавливает грудь, мешая воздуху до отказа заполнять легкие, лишая его живительного кислорода. Снизу, откуда-то со стороны кишечника, двинулась ледяная волна, покрывая тело липким потом.
– Мае, скорее!
– прошептал он сухими губами.
Оглушающе ударила боль, разламывая грудь.
– Скорее, Мае...
Боль нарастала, заволакивая кровавым туманом всегда зоркие глаза жреца Бонпо. Куулар Сарыг-оол с трудом разлепил окаменевшие губы, скорее простонал, чем выговорил:
– Мае...
И молодая богиня, будто и в самом деле услышала его призыв, показала тонкий рожок между дымным краем земли и чистым краем неба. Сияющий, голубой, окутанный нежной серебряной вуалью, все более и более всплывающий к звездам, как бы выталкиваемый по просьбе черного колдуна незримыми и нежными руками Сома - бога неба ночи.
По лицу Куулара Сарыг-оола скользнула просветленная улыбка.
Потом он покачнулся, судорожно рванул грязный засаленный воротник халата на груди и стал опускаться на белую от соли землю, ставшую вдруг багрово-черной, как подсыхающая кровь.
И тотчас из-за горизонта выползло коричневое чудовище и начало пожирать молодую богиню, заглатывая ее целиком, захлебываясь черной слюной вожделения и сытости...
Тревожным был их ночлег, хотя они и устали за последний отрезок пути в горах. Последний ли?
Проснулись они опять почти одновременно. Хертек торопливо посмотрел на небо: оно было блеклым и выцветшим. Он взял кожаную фляжку, чтобы спуститься к озеру, но Самдан остановил его:
– Там нет воды. То озеро мертвое, в нем только соленый кисель.
Позавтракав остатками мяса и затоптав огонь, всадники снова двинулись в путь, думая теперь уже не о той дороге, что ими пройдена, а тревожась о предстоящей.
Растаяли, слившись с небом горы.
Сероватой полоской заколебался в жарком мареве разгорающегося дня последний таежный лоскут, а под копыта коней все упрямее стлалась белая солончаковая пустыня - жаркая, сухая, тревожная, заставляющая слезиться глаза от едкой пыли, высушивающая рот и горло. Если так будет продолжаться до вечера, то путники могут и не доехать до настоящих гор Тарбагатая, свалившись в этот белый прах и распарывая ножами глотки коней, чтобы, захлебываясь, пить их горячую кровь, спасаясь от сухой смерти, ужаснее которой нет на земле!
Наконец, что-то блеснуло на горизонте, леревернув и раздвоив солнце. Все ближе и шире черное зеркало, воды которого не рябит легкий ветерок, завихряющий за хвостами их коней белую, не падающую наземь пыль.
Хлюпнула вода под копытами коня Хертека, и тотчас всадник отпрянул дыра, образовавшаяся в земле, клокотала, затягиваясь чем-то черным и густым медленно и лениво Захрапел испуганно конь, встал на дыбы.
– Назад!-закричал не своим голосом Самдан - Мы пришли к Озеру Смерти! У него нет берегов!
Хертек побледнел, хотя этой бледности под белой маской из соли и не мог заметить его спутник. Про страшное, кочующее по пустыне озеро, ходило много легенд, хотя и не всем доводилось видеть его своими глазами, тем более, стать его пленником.
Самдан медленно и осторожно разворачивал своего коня, выводя его на чуть приметную тропу, идущую в обход озера к каменистому плато, за которым, возможно, и лежит начало их главной дороги: одному навстречу своему каравану, другому - навстречу родному очагу. Его примеру последовал Хертек, но тут же натянул поводья - в десяти шагах от тропы чернело тело человека, умирающего или уже умершего от жажды, обманутого озером, в котором нет воды.
Всадники спешились одновременно и приблизились к несчастному. Человек лежал лицом вниз на обломках своего собственного посоха, упираясь обнаженной головой в магический герб Шамбалы, выцарапанный на белом песке.
Самдан осторожно перевернул тело и отшатнулся, поспешно сдирая с головы кошемную шляпу:
– Куулар Сарыг-оол...
– Белый Бурхан?!-поразился Хертек и тотчас замолчал.
Но у Самдана уже изумленно взметнулись брови, вырвался какой-то клокочущий звук, но он прихлопнул рот ладонью и натуженно закашлялся, искусственно выдавливая слезьг на глаза.