Белый Дух
Шрифт:
Поздоровавшись с теми, кого он знал лично, Рейтер остановился возле Хейдена.
– Простите, штандартенфюрер, но для чего столько чужих? – Рейтер всегда держался с Хейденом официально, никогда не обращался к нему по имени, хотя сам Хейден жаждал более товарищеских отношений.
– Вас что-то смущает, Карл?
– Только то, что эти… женщины начнут чесать языками, а нам совсем не нужно, чтобы информация о сегодняшних киносъёмках просочилась наружу.
– Успокойтесь, дружище. – Хейден покровительственно похлопал Рейтера по плечу. – Здесь присутствуют только те, кого я лично пригласил.
Рейтер никогда не любил Хейдена, а в эту минуту просто возненавидел его. Хейден был далёк от любых вопросов, которыми занимался Институт, он получил место директора по дружбе, как обычно происходит в высших структурах. Он никогда не вдавался в подробности, подписывал любые документы, хотя временами на него находило тупое чиновничье упрямство. Рейтер даже хотел однажды пожаловаться лично Гиммлеру на него, однако сдержался, потому что понимал: покровители Эрхарда Хейдена чуть сильнее покровителей Рейтера, поэтому не следовало действовать открыто. Сама собой в голове его зародилась мысль, что начальника можно ликвидировать, применив какую-нибудь из уже опробованных тайных магических формул. «В конце концов, пора применить эти формулы на практике, направить их действие против крепких, сытых и психологически уверенных в себе людей, – думал Карл. – До сегодняшнего дня мы испытывали их только на заключённых, а те готовы сдохнуть просто от страха. Это не то качество объектов, которое нужно для нас… Хейден будет отличным подопытным кроликом. Главное, что он ничего не будет подозревать. Для меня и моих исследований это очень важно».
– Карл. – Он почувствовал, как Герда сжала его руку. Её голос был едва слышен, она шептала очень тихо. – Успокойтесь, забудьте о них, у нас с вами важная работа…
Он вздохнул, кивнул и отошёл от собравшихся.
Павильон был разделён на три сектора, в каждом из которых были выстроены декорации. Всюду это были стены юкатанских храмов, очень точно воспроизведённые с помощью лучших художников-постановщиков студии «УФА».
– Господа, – Рейтер взял рупор, голос его звучал властно, – я прошу вас помнить, что здесь снимается не развлекательное кино, а проводится серьёзное исследовательское мероприятие, согласованное лично с рейхсфюрером СС! В связи с этим я требую неукоснительно выполнять все мои указания. Когда я скажу «Тишина!», это означает соблюдение полной тишины! Никакого смеха, никаких разговоров, возгласов! Заранее благодарю вас за понимание, господа…
Когда подъехали три грузовые машины, битком заполненные людьми, Рейтер вышел встретить их. Прибыла вооружённая охрана.
– Штандартенфюрер, – поспешил выскочить из «мерседеса», возглавлявшего колонну, капитан, – среди доставленных заключённых есть десять мексиканцев, пятеро боливийцев, остальные – цыгане.
– Неужто наши друзья из Аргентины не сумели прислать нам каких-нибудь бандитов из своих тюрем? – проворчал Рейтер. – Герда, займитесь прежде всего цыганами, пусть их получше загримируют. Латиноамериканцев сразу отведите в костюмерную…
Он придирчиво осмотрел всех привезённых. Они выглядели измождёнными, глаза некоторых выражали такую печаль, что их нельзя было снимать крупным планом.
«Ладно. В конце концов, это лишь первые шаги», – успокаивал себя Карл.
Через час все были готовы. Громко щёлкнул рубильник, съёмочная площадка залилась светом. Декорации заполнились людьми, облачёнными в яркие одежды индейских жрецов. У многих в ушах были диковинные круглые серьги с торчащими из них длинными стержнями. Некоторые носили на голове чудесные маски ягуаров, оленей и каких-то драконов, кое у кого на голове красовались большие тюрбаны, из которых вздымались высоко вверх невесомые перья райских птиц – ядовито-зелёные, ярко-красные, переливчато-золотистые. Казалось, далёкое прошлое в одно мгновение ожило в павильоне.
Эрхард Хейден зааплодировал, его поддержали остальные гости.
– Спасибо, – буркнул Карл недовольным голосом, но в душе его шевельнулось некое подобие удовлетворения. Уж если эти избалованные, разжиревшие, привыкшие к самым пышным балам и маскарадам люди восхитились увиденным, значит, ему, штандартенфюреру Рейтеру, есть чем гордиться. «Даже эти безмозглые тупицы потрясены…» Он опять взял рупор и обратился к гостям: – Хочу обратить ваше внимание: всё здесь настоящее, тут нет бутафорских костюмов, слепленных из ваты, нет масок из папье-маше. Это настоящие маски, привезённые из тех самых мест, это подлинные головные уборы юкатанских туземцев, подлинные нагрудные украшения из золота, серебра и обсидиана, древние обручи, бусы, серьги. Институт собрал уникальнейшую коллекцию, равной которой нет в мире! Вам посчастливилось сегодня увидеть то, что скрыто от глаз остального человечества и что послужит через несколько минут красочным реконструкциям древних обрядов. – В его голосе звучало нескрываемое торжество, затем он набрал побольше воздуха и рявкнул: – А теперь прошу всех замолчать!
Он осмотрел павильон, по периметру которого выстроились автоматчики, и кивнул.
– Герда, – позвал он, – начнём с ягуара.
В каменных курильнях зажёгся огонь, кверху потянулся коричневый дым. Режиссёр снова и снова объяснял переодетым заключённым их задачи: кому где стоять, кому как вести себя. Боливийцы и мексиканцы индейской внешности были предназначены для съёмок крупным планом.
За стеной раздался громкий визг и рычание, хлопнул выстрел, и в павильон вошли два эсэсовца, таща за собой застреленного ягуара. Они забросили его на жертвенный камень, и обученный «жрец» из числа эсэсовцев занял своё место.
– Приготовились! Мотор! Начали!
Застрекотали кинокамеры. В считанные минуты труп хищной кошки был вскрыт, а её горячее сердце вытащено наружу и брошено на отшлифованный камень.
– Теперь пусть это повторит боливиец, – распорядился Рейтер. – Переведите ему, что ему надо лишь достать сердце ягуара, резать уже ничего не нужно…
Когда сцена была отснята, Карл, не давая никому опомниться, взмахнул рукой:
– Дальше, дальше! Снимаем без остановки! Если кто заупрямится, сразу открывайте огонь!
Из-за декорации выскочили два полуголых эсэсовца, с ног до головы вымазанные белой краской, в длинных, красиво расшитых набедренных повязках, в коротких наплечных накидках, в масках драконов, закрывавших лица. Они привычно схватили одного из мексиканцев, раздетого догола, подтащили его к жертвеннику и опрокинули на спину. Никто не успел сообразить, что происходит, как появившийся возле алтаря «жрец» в огромном головном уборе из перьев райских птиц занёс обеими руками обсидиановый нож и вонзил его в выгнувшуюся грудь жертвы. Стоявшие вокруг статисты-заключённые вздрогнули, вскрикнули, колыхнулись, будто всем им в лицо разом ударила невидимая волна. Но «жрец» не обратил внимания на их животный испуг и ловко, хорошо натренированными движениями вырвал мексиканцу сердце.
Только теперь столпившиеся в декорациях люди попятились и истошно закричали.
– Молчать! – заорал Рейтер. – Всем молчать! Не двигаться!
Раздалось несколько автоматных очередей, пули просвистели над головами статистов. Все повалились на пол, прячась друг за друга.
– Встать, сволочи! Немедленно подняться на ноги! Запомните, что сегодня здесь погибнут ещё двое-трое, но остальные будут жить и получат хорошую кормёжку. Ясно, скоты вонючие? Но кто будет упрямиться и портить мне съёмку, того пристрелим на месте. Или вот так же на камне выпотрошим.