Бен-Гур
Шрифт:
С палубы раздался клич торжества – римский орел выиграл сражение. А кто же те несчастные, которых поглотило море?
Ни остановки, ни паузы. "Астрея" ринулась вперед. Несколько матросов сбежали вниз и, погружая шары в чаны с маслом, подавали их товарищам, стоявшим наверху лестницы. Ко всем ужасам битвы присоединялся еще пожар.
Внезапно галера наклонилась так сильно, что гребцы на верхней части корабля едва усидели на своих скамьях. Снова победный клич римлян и вместе с тем чьи-то вопли отчаяния. Противостоящий корабль, пойманный крюками большого журавля, спускавшегося с мачты, был приподнят на воздух и затем потоплен в волнах.
Крики, раздававшиеся справа и слева, спереди и сзади, слились в неописуемый рев. По временам раздавался треск, стоны ужаса, указывавшие на то, что еще один корабль пошел ко дну и команда погрузилась в морскую бездну.
Жертвы были с обеих сторон. По временам приносили окровавленных и умирающих римлян и клали на пол люка.
Клубы дыма, пропитанные запахом человеческого мяса, врывались в каюту, застилая свет желтыми сумерками. Вдыхая в себя этот воздух, Бен-Гур понимал, что в это время они проходят мимо горевшего корабля, на котором гребцы, прикованные к своим скамьям, стали жертвой огня.
"Астрея" все время двигалась вперед, но вдруг остановилась. У передних гребцов из рук выпали весла, и сами они попадали со своих скамеек. На палубе раздался страшный топот, а по бокам треск двух сцепившихся кораблей. Люди от страха падали на пол, иные искали себе убежища. Среди этой паники к ногам Бен-Гура упал или был брошен труп. Юноша увидел полуобнаженное тело и массу черных волос, покрывавших лицо несчастного. Очевидно, это был белокожий варвар Севера, смертью лишенный возможности грабить и мстить. Но как он сюда попал? Стащен ли был железной рукой с неприятельской палубы или, может, сама "Астрея" взята на абордаж! Уж не дерутся ли римляне на собственной палубе? Озноб испуга пробежал по нему. Может быть, сильно теснят Аррия и он в эту минуту защищает свою жизнь? Если он будет убит! О Бог Авраама, отврати от него погибель! Неужели недавние надежды и мечты Иуды никогда не осуществятся и ему никогда не увидеть ни матери, ни сестры, ни отцовского дома, ни своей родины – Святой Земли?
Ужасный шум гремел над Бен-Гуром. В трюме все находилось в величайшем смущении: гребцы сидели на скамьях, как парализованные, обезумевшие люди сновали взад и вперед. Один гортатор невозмутимо сидел на своем месте, тщетно отбивая такт и дожидаясь трибуна, олицетворяя ту превосходную дисциплину, которой был покорен весь мир.
Его пример хорошо подействовал на юношу, он стал хладнокровнее обдумывать происходящее. Честь и долг заставляли римлянина оставаться на платформе, но были ли эти мотивы применимы к нему?.. Скамья? Но от нее следовало бежать – кому какая польза от того, что он умрет рабом? Жить для него было долгом, если не честью. Его жизнь принадлежала его близким. Они стояли перед ним, как живые. Он видел, как они протягивали к нему руки, он слышал их призыв. Да, он должен бежать к ним, и он вскочил, чтобы бежать, но остановился. Над ним тяготел римский приговор, и, пока он существовал, побег был бесполезен. Во всем необъятном мире не было уголка, где бы он мог чувствовать себя в безопасности. Только добившись свободы, он мог бы жить в Иудее и исполнять сыновние обязанности, которым он хотел всецело посвятить себя: в другой стране он не стал бы жить. Милостивый Боже! Как он жаждал свободы! Луч света блеснул ему в лице трибуна, но что если его благодетель погиб? Мертвые не возвращаются исполнять обещания, данные ими при жизни. Нет, этого не может случиться, Аррий не может умереть!
Бен-Гур огляделся еще раз. На крыле трюма продолжалась битва. С боков все трещало и ломилось. На скамьях невольники старались освободиться от цепей, но, видя, что все их усилия тщетны, издавали безумные вопли: стража удалилась наверх, дисциплина отсутствовала, царила паника, и лишь гортатор неизменно сидел на своем месте, спокойный, как всегда, имея в руках вместо оружия молоток, удары которого тщетно раздавались среди невообразимого шума. Бен-Гур взглянул на него в последний раз и кинулся искать трибуна.
Лестница люка была очень недалеко, и юноша в один прыжок был на ней. Он уже наполовину взобрался по ее ступенькам, видел небо, обагренное заревом пожара, море, усеянное кораблями и их обломками, битву на палубе, множество нападавших и незначительное количество защищающихся. Но вдруг лестница под ним провалилась, и он упал обратно на пол, который в это время как бы приподнялся и рассыпался в куски. Мгновенно вся задняя часть корабля отломилась, и море ринулось в нее, бурля и пенясь. Все кругом стало для Бен-Гура мраком сплошной воды.
Нельзя сказать, чтоб Иуда не потерял присутствия духа. Помимо его обычной силы, в нем появилась и та необычайная, которую природа хранит как бы в резерве для тех случаев, когда жизнь находится в опасности, однако мрак и клокотание воды ошеломили его. Он бессознательно задержал дыхание.
Волны бросали его как щепку из стороны в сторону по трюму, где он, наверное, захлебнулся бы, не явись на помощь отлив. Когда он стал уже погружаться в пучину, масса воды выбросила его вон, и он всплыл вместе с обломками галеры. Поднимаясь, он за что-то ухватился и крепко держался за этот предмет. Время, проведенное под водой, показалось ему вечностью. Наконец, он всплыл на поверхность и всей грудью вдохнул в себя воздух. Отряхивая с лица воду, он взобрался на обломок, который держал в руках, и огляделся вокруг.
Смерть, в чьих объятьях Иуда был под водой, стерегла его и теперь.
Дым расстилался над морем подобно полупрозрачному туману, сквозь который там и сям блистали яркие огненные языки. Он быстро сообразил, что это были горящие корабли. Бой еще продолжался, и нельзя было решить, на чьей стороне победа. Иногда мимо него проходили корабли, застилая свет пожара. Из мрака доносился треск схватившихся кораблей. Но опасность была гораздо ближе. Когда "Астрея" пошла ко дну, на палубе, кроме ее собственной команды, находились и люди с двух атаковавших ее галер, и все они попадали в воду. Многие из них всплывали и на досках или обломках, служивших им опорой, продолжали драться до тех пор, пока не погружались в водоворот. Барахтаясь и волнуясь в предсмертной борьбе, они иногда разили мечом или дротиком и колыхали окружавшую их поверхность воды – в одном месте черную, как чернила, в другом огненную, отражавшую пламя горевших кораблей. Их борьба была чужда ему: все они были его врагами, и каждый из них убил бы его из-за доски, служившей ему опорой. Он спешил удалиться от них.
В то же мгновение он услышал быстрое движение весел и увидел галеру, идущую прямо на него. Высокий нос казался вдвое выше, и красный цвет пламени, играя на ее позолоте и резьбе, придавал ей вид извивающейся змеи. Под ней пенилась и кипела вода.
Он старался отплыть, толкая доску, которая была очень широка и трудно повиновалась ему, а между тем каждая секунда была дорога – и полсекунды могли спасти или погубить его. В разгар этих усилий на расстоянии одной руки от него блеснул шлем. Затем показались две руки с вытянутыми пальцами – здоровые и широкие руки, которые, раз ухватившись, уже не выпустили бы своей добычи. Бен-Гур, устрашенный, старался избежать их. Шлем поднялся из воды, показалась и голова, прикрываемая им, затем руки стали дико бить по воде, голова опрокинулась назад, и можно было разглядеть лицо. Широко раскрытый рот, открытые, но невидящие глаза, мертвенно бледное лицо, как у утопленника, – словом, нечто страшное. И тем не менее при виде его крик радости вырвался из груди Бен-Гура, и когда голова собралась вновь погрузиться в воду, он поймал страдальца за цепь, спускавшуюся от шлема под подбородок, и подтащил его к доске.
Человек этот был трибун Аррий.
Вода сильно пенилась и бурлила вокруг Бен-Гура, и ему пришлось употребить сверхъестественную силу, чтобы не упустить доску и в то же время удержать голову римлянина над поверхностью воды. Галера промчалась, не задев их своими веслами, несясь мимо тонущих людей, мимо голов в шлемах и без них и оставляя за собой сверкающее огнями море. Глухой треск, сопровождаемый страшным криком, заставил его еще раз отвернуться от того, кого он спасал, и сердце его наполнилось дикой радостью. "Астрея" была отомщена.