Бермудский Треугольник
Шрифт:
«Всё, Венечка, дальше ты сам, — решительно сказал Дятлов, когда они побросали весь скарб в салон автобуса. — Нам с тобой не по пути. С таким дядей, как у тебя, теперь каждый в Институте сочтёт за честь твоё барахло туда-сюда таскать. Да, кстати, когда станешь генералом, не забывай старых товарищей!»
Двери с шипением закрылись. Дятлов грязно выругался и предложил замыть неприятный осадок литром-другим пива в соседней с метро «стекляшке».
Целую неделю «Бермудский треугольник» был на грани распада, пока однажды Вениамин не заявился в Институт со следами побоев на лице. На вопрос «что случилось», коротко ответил — «Камасутра!». Оказалось, что, когда к Мочалину приехала жена, чтобы осмотреть снятую им квартиру, он, обуреваемый раскаянием, решил сделать супруге приятное, для чего продемонстрировал пару наиболее отработанных приёмов индийской любви, после чего был нещадно бит чугунной кокотницей с длинной ручкой. Сердобольные друзья немедленно прервали обструкцию и с присущим им великодушием позволили генеральскому племяннику войти в опустевшую акваторию.
Маршрутами барахольщика
Измученные схоластикой научной разведки, ломающие язык о рифы чужих наречий и доведённые каббалистическими штудиями до заворота мозгов, слушатели первого курса грезили послаблением. Привыкшие в прошлой жизни к стрессам оперативной или партийной работы, офицеры отчётливо ощущали истощение резервов своей психики, а иные уже бормотали ночами во сне или падали на занятиях в обморок. Часто их бесплотные тени пугали по утрам испуганных уборщиц в тёмных коридорах спящего Института. И долгожданный день настал. На первом курсе были объявлены городские занятия.
В отличие от обычной молодёжи, томимой несбыточными мечтами о романтических профессиях космонавта, разведчика или, на худой конец, директора крупного гастронома, слушатели Института уже через пару месяцев избавились от юношеских комплексов и воспринимали своё будущее со спокойствием ординатора-проктолога, отчётливо сознавая, что в «этом» им придётся ковыряться всю оставшуюся жизнь. Однако оставалась ещё одна не загашенная рутиной учёбы составляющая профессии шпиона, элементы которой даже невозможно озвучить без выброса адреналина. Слежка, погоня, наблюдение, уход, тайник и, наконец, провал!
Да, всякий разведчик, вынюхивающий секреты чужой страны, не может без этого обойтись. Проще — только разведчикам-нелегалам, которые успешно внедрившись, живут скучной жизнью незаметного обывателя, лишь изредка отправляя шифрованные донесения в Центр. Для сотрудников, маскирующихся под служащих дипломатических представительств, фирм или общественных организаций, всё гораздо сложнее. Через полгода после пересечения границы зарубежного государства они становятся полноправными участниками большой игры. Контрразведка страны пребывания быстро вычисляет недавнего выпускника разведывательного Института и начинает играть с ним в «кошки-мышки». Зеркальные игры велись и в Советском Союзе. Между враждующими разведывательными сообществами как бы устанавливалась негласная договорённость о правилах приличия в работе на чужой территории. Тем не менее разведка с легальных позиций всегда была результативной и главная задача её сотрудника заключалась в умении в нужный момент выйти из-под контроля своих коллег с противной стороны.
Всё это Герман и его друзья-первокурсники изучали в теории. Однако, настало время применить полученные знания на практике. В задачу слушателей входили поиск и отработка маршрутов передвижения по городу, позволявшие естественным образом выявлять за собой наружное наблюдение. Второй задачей после обнаружения слежки был отрыв от преследователей, и только после этого можно было переходить к исполнению последней задачи. Собственно в ней и заключалась суть конспиративной деятельности. Слушателям надлежало заложить или проверить тайник, встретиться с условным агентом, осуществить визуальную или техническую разведку режимного объекта и ещё многое, что только могло прийти на ум их наставникам. И всё это — за забором, на свежем воздухе, с отрывом от основной учёбы и без выматывающих домашних заданий.
Герман Поскотин в связи с началом городских занятий строил обширные планы. За предстоящий месяц он намеревался разобраться со своими чувствами, посетить немногочисленных московских родственников, на чём категорически настаивали его родители, и, наконец, понять что ему делать с женой, приезд которой он ждал с трепетом застарелого грешника, отсчитывающего последние минуты перед погружением в котёл с кипящей серой.
В выходные, ранним морозным утром, собрав заранее подготовленный реквизит, Герман вышел в город для поиска проверочного маршрута. Словно арктический первопроходец, он был облачён в толстый панцирь всевозможных одежд, включая два комплекта офицерских кальсон, байковую клетчатую рубаху, грубой вязки свитер и видавшее виды зимнее пальто с накладными карманами и мутоновым воротником. Его ноги утопали в старых отцовских унтах из собачьей кожи, а голову венчала шапка-пирожок из номенклатурного каракуля, в котором любили появляться на люди все члены Политбюро. «Пирожок» ему подарил сослуживец по Афганистану, выбрав из не прошедших ОТК изделий шапку с еле заметной проплешиной на сгибе. На плече Поскотина висела холщовая сумка с полинявшим от стирок изображением Винни-Пуха. Из вещей, необходимых для выполнения задания, он выбрал две карты Москвы, компас, курвиметр, сработанные его руками солнцезащитные очки с зеркалом заднего вида, фотоаппарат «Ломо-компакт», старенький театральный бинокль в черепаховом футляре — подарок соседки по даче и, наконец, трофейный карманный хронограф «Генри Мозер» с секундомером и боем, который его дед привёз с Первой империалистической. Всё это, по его мнению, как нельзя лучше подходило к образу советского разведчика, вступившего в схватку с невидимым противником.
Торить маршрут Поскотин решил из центра с тем расчётом, чтобы к вечеру поспеть в гости к двоюродной сестре Ирине. Проверочный маршрут, помимо разведывательной функции, был обязан нести смысловую нагрузку. Как правило, выбирались маршруты из серии «от магазина к магазину». Его друг, Мочалин, ещё не оправившийся от стресса, предпочёл торговым сетям аптеки, где с упорством маньяка выспрашивал входивший в моду феназепам, который принимала его супруга после вводного курса «Камасутры». Дятлов не стал заморачиваться с выбором и остановился на прокладке троп среди столичного изобилия книжных магазинов. Последнему из «Бермудов» смысловое содержание его будущего проверочного маршрута подсказал старый разведчик Владимир Баркасов, с которым он познакомился в кабинете у полковника Геворкяна. Баркасов, некогда отличившийся в краже атомных секретов у американцев, скандалил с полковником, когда Герман зашёл в кабинет куратора для визирования увольнительных.
— Нас сколько было?! — шумел заслуженный разведчик, — раз, два — и обчёлся! А сейчас?.. Штампуем разведчиков, как болты для гаек! Где индивидуальная работа? Где ситуационные игры? Да и что они вообще в этой жизни могут? — распалялся атомный воришка.
— Многое… — меланхолично ответил Вазген Григорьевич, аккуратно выводя свою подпись на клочках казённой бумаги.
— Мно-о-огое!.. — передразнил его Баркасов. — Мы универсалами были. Языками владели, профессиями: от дояра до слесаря, а нынешние?.. Вот ты!.. — разведчик указал пальцем на слушателя, — корову доить умеешь?
— Нет ещё…
— Небесный создатель! Да где ты таких подбираешь, Вазген?!.. Корову подоить не может, а туда же метит, в разведчики! Ты же моего друга знаешь, Вильку Фишмана?
— Знаю, — нехотя ответил полковник Геворкян.
— Так вот, Вилька был гением разведки! Всё умел делать: столяр-краснодеревщик, слесарь-лекальщик, фотограф-универсал, художник и поэт…
— А коров он доил? — улыбнувшись, перебил Баркасова хитрый армянин.
— Не спрашивал… Но, если бы партия сказала «надо», он бы всех коров…
— Понятно, — резюмировал Геворкян, подписывая последнюю увольнительную.
— Да что ты понимаешь в разведке! — снова взвился ветеран. — Мы другое поколение были. На что Вилька был начитан, а на улице мимо гвоздя пройти не мог. Настоящим барахольщиком был! Рассказывал, в Бруклине на свалки, как на вернисаж, хаживал. Всякую железяку домой волок. Его в Нью-Йорке все евреи-антиквары знали. Он им и светильник к меноре припаяет, и оклад старинной иконы выправит. Всё мог! А дома у него: и токарный станок и фрезерный… Жаль, рассеянный был, за что чуть не поплатился… Помнишь эту историю с пятицентовой монеткой?